Гамбит находился в замешательстве, смотря на чистое небо, его глаза видели лишь бесконечную пустоту. То, что и отражалось в сердце креола, в его душе. Она была, безусловно, чёрной. После всего, что в своей жизни сделал вор, оценивать иначе он бы никогда не стал. Иные тоже не рискнули бы сказать ради чего жил этот мутант. Его душу никто никогда не пытался понимать, потому и определить точные мотивы его действий было сложно. Так ради чего жил le diablo blank? Денег, богатства и красивых женщин?  Быть может. Ради удовлетворения своего собственного эго? Не исключено. Постоянного азарта и приключений? Indubitablement! Но все это было бы бессмысленно, если бы не человек, заставляющий Реми трепетать при одном лишь виде. Улыбаться и становиться ужасно беззащитным перед её роскошной улыбкой. Oui, речь конечно же идёт о даме. Той, что поражала его лёгкое сердце, заставляя каджуна всё реже и реже заглядываться на других женщин. А вы понимаете, насколько это бывает сложно! ЛеБо всегда считал, что был создан для большего количества дам, чем одна только. Как же сейчас приходилось себя винить за подобные фразы и мысли. Вор не расстраивался в своём выборе дамы сердца, хотя сейчас и явно ненавидел себя.

Его глаза цепляются за проплывающие мимо облака, а лёгкие втягивают в себя сигаретный дым. Вишнёвый привкус ощущается на кончике языка, после чего дым проникает чуть глубже. Заполняет лёгкие и позволяет голове слегка закружиться, под его действием. Это расслабляет, но не даёт покоя. Только лишь возвращает в мгновение назад. Точнее в миг, казавшийся ему таковым.

Тогда многое изменилось. Больше встало на свои места, позволяя ему, перед самой пустотой, оценить имеющиеся у него ценности. Переоценка происходит лишь в тот миг, когда ты начинаешь говорить с главной женщиной в жизни любого человека. В тот день она пришла без какого-либо макияжа, одетая в самую простую одежду. Тёмный цвет её одежд вызывал больший холод, чем прикосновения пальцев к коже. Столь тонких, практически невесомых, но в то же время ощущаемых на коже. Рассекающих её, подобно скальпелю, обнажающим истинную натуру. Глубокие глаза, в которых ты видишь отражение своей жизни. Именно в них проносится всё, что ты делал, как поступал и чего действительно хотел. Все твои цели были сейчас ка на ладони. Слегка костлявой, покрытой какой-то бледной кожей. На ней, словно изображениями, дополнялась реальность. Линии на руке, постепенно оживали и дублировали твои. А пальчики её, плавно их перебирали. Вот она любовь, такая яркая и трагичная. Свадьба с Белладонной, разрыв. Множество мелких встреч и затем твёрдая и уверенная полоса с Анной Мари. Волнистая, словно бушующий океан, и столь сильная, как вся морская стихия. Она ударяется о её решение, что выступает волнорезом. Делит их на две части и указательным пальцем рвёт эту нить без каких-либо сожалений. Потом следует жизнь, с чередой ошибок, провалов, взлётов, верных  и не верных решений. Встреча с братством, сотрудничество, убийство Морлоков и вновь что-то прекрасное, связанное с той, предыдущей линии. Но и тут просто. Её ногти, острые словно скальпель, начинают давить на эту линию, пуская кровь и… Когда кажется, что тебе вновь дают шанс лишь улыбается. Обворожительно, ведь это женщина, пусть и в возрасте, но находящая путь к абсолютно любому сердцу. Это работа, долг, который просто нужно выполнять и он понимает. Не злится, а отвечает своей же эмоцией, демонстрирующей принятие на лице. Её ладонь накрывает его руку, переплетая пальцы. Уверенной и сильной хваткой, начинает вести за собой. Без спроса, так надо, нужно. Всего-то необходимо помнить о том, что это не избежно. Каджун всегда ходил по этой тонкой грани жизни и смерти, зная очевидную вещь. Она придёт за ним, без спроса, сожаления и какого-то раскаяния, заберёт за собой и поведёт в вечный холод. Не будет долгого прощания, поцелуя напоследок. Лишь ободряющая улыбка, что отразится в его красных глазах.

Вот только, где-то на середине пути, её рука соскальзывает. Непонимание в глазах начинает пугать Гамбита. Он сам чувствует что-то иначе. Нет больше зябкости в руках, холодный ветер пропадает, а весь белый мир вокруг, вновь приобретает иные цвета. Тёплые, обрастает деталями и каким-то шумом. Детскими криками, разговорами и самыми, что ни на есть, горячими слезами. Этот солёный привкус ощущается и у него во рту, словно сам мутант только что ревел, подобно маленькому ребёнку. Глотал слёзы, смешивая их со слюной, пытаясь не показывать истинных эмоций. Смерть смотрит на свою тонкую руку, отодвигая рукав длинной чёрной кофты, замечая, как сама начинает медленно исчезать из этого мира, придуманного самим ЛеБо. Глубокие, тёмные глаза, закрываются, позволяя ей изменить даже тон взгляда. С непонимания, паники, на тот, что пожелает ему удачи. Вновь напомнит про линии на его руке, о содеянном ранее. Покажет тот момент, после которого его не стало, не чтобы сделать больно – non. Лишь для блага Гамбита. Это поможет, так ты сможешь преодолеть Вашу проблему вместе. Заставит залезть глубоко в мозг, чтобы вытащить от туда секреты, подвластные лишь ему. То, что скрывалось где-то в шкафчиках, за горами украденного антиквариата, бутылки с дорогим вином и самой обычной коробкой из под сигарет с кнопкой, вишнёвых. С отпечатками губной помады от одной известной всем дамы, а они только добавляли ценности.  Пачка содержала в себе не так много вещей. Какой-то металлический кругляшок с проводами, что ЛеБо пытался сделать сам. Больший экземпляр лежал в сумке, спрятанный под горой одежды и карт, но об этом можно вспомнить и позже, верно? А компанию, маленькому прибору, составляла одинокая сигарета. Она была докурена, так что скорее это был лишь фильтр. Но его поверхность имела такое же значение, как и сам автор отпечатков.

Его глаза начинают узнавать обстановку. Женское отделение школы Людей Икс, с тем же ковром, только чуть более чистым. Двери,  те что более грязные были закрыты, а вот чистые распахнуты. В комнатах слышался смех, крик, безумная радость. В особняке царила не то паника, не то какой-то праздник. Пробегающие мимо него студенты выкрикивали имена друг друга, с какой-то безумной, просто не передаваемой энергией. Они смеялись, тут же плакали, бросались в объятия и не могли остановиться. И эта толпа очень быстро превращалась в какой-то большой ком. Реми не понимал происходящего, ведь его сердце, увы, не могло оценить всей той радости. Он ушёл, помня слова Роуг и, вернувшись, лишь вновь возвращался к ним. Вновь и вновь вспоминая тот самый разговор, что закончился его смертью. Или исчезновением? По взгляду на подростков, понять, сколько прошло дней, было сложно. Скорее их сумма будет больше одного года. Узнать лица было практически не реально, а одежду – тем более. Однако его действия уже были предрешены. Пользуясь этой паникой, он быстро срывается с места, бежит к её двери. Да, пусть они так расстались, но Гамбит всё понял! Он понял! Не хочет без неё жить, даже если, чёрт возьми, никогда не сможет прикоснуться! Он готов терпеть, вновь и вновь говорить об этом, заявлять и касаться только через одежду! Как же она не поймёт, что Этьен готов на это. Ему нравится эта игра, нравится она, и сейчас даже готов упасть на колени, но… Её дверь, подобно другим, была открыта нараспашку. В комнате всё было аккуратно убрано, царил порядок. Следов пребывания Анны Мари в ней не было. Открыто окно, через которое виднелось что-то не постижимое, а на стене весел календарь. Он заставил его замереть, не поверить в происходящее. Цифры пугали. Даты заставляли не поверить собственным глазам. И именно они заставляли его врасплох. А отсутствие девушки, и столь идеальный порядок, не могли заставить просто так стоять. Каджун вновь срывается с места, бежит в свою комнату, изредко отвечая радостными криками детям. Спрашивает у них, где же Роуг, но они лишь качают головой. Не знают, ведь они тоже были мертвы. Те, что постарше рассказывали, что все куда-то уехали. Быть может, Анна Мари была с ними. Но это ничего толком не объясняло. Хаос и крики, постепенно сменялись белым шумом. Тем, что ты слышишь когда тебя бьют по голове чем-то тяжёлым. Но всё же Гамит добирается до своей комнаты. Чисто. Нет пыли, разве что в том самом шкафу, на полочке. Стоит пачка сигарет. Она летит в сумку, лежавшую на дне шкафа. Та была открыта. Из неё пропали: несколько колод карт, его любимый шарф. Также не хватало пары футболок, но это уже в одежде. Любимый парфюм и пачка жвачки, что пряталась в кармане плаща. Сам же он пахнул ужасно знакомо. Нет, не его любимыми духами, а её духами. Мозг принимает единственное правильное решение. Собрать всё это, вместе с лежавшей на столе фотографией, на которой коротко отражалась надпись «Ma Cherie».

***

В тот день Гамбит покинул институт. В спешке, с сумкой и несколькими вещами. Пару недель скитался по барам, отелями и пытался понять, что же произошло. Когда всё это случилось и что теперь было делать. Побывал в школах, музеях, чтобы полностью ознакомиться с событиями в мире. Столкнулся с другими мутантами, которым пришлось не так легко. Ощутил на себе новый этап гонения и, как ни странно, помогал бежать огромному количеству мутантов. Устраивал ловушки для людей, что охотились за его братьями. Но всегда приходит момент, когда нужно переступить через страх. Вернуться. И эта ночь наступила. Потому то сейчас Реми и стоял около ворот, потому и совершил очередной вдох сигаретного дыма, после которого курить уже было нечего. Оставался только фильтр, что летел на асфальт около входных ворот в школу Людей Икс. Особняк возвышался на небольшом холме, слышались крики радости, а каджун лишь поправлял ремень собранного им в тот день небольшого походного рюкзака. Планировал уйти, покинуть всё это и больше не возвращаться. Но смерть, пусть даже такая, расставляет всё по своим местам. Каджун всматривался в место, которое для него было домом, игнорируя прохладный ветер перемен, пронизывающий его даже несмотря на надетый им плащ. Атмосфера была иной, не той, к которой он когда-то привык. Забор украшала вывеска, очищенная до блеска. Появилась небольшая дверь, что открывалась с помощью звонка. Ему-то это было не нужно, поскольку креол всегда двигался, перебираясь через забор. Обходил ловушки, а затем оказывался прямо перед входом. Вот только сейчас не было уверенности, что это нужно. И как бы Реми ЛеБо не мечтал увидеть Анну Мари, он всё ещё не мог преодолеть свою гордость. Не мог ответить за неё.

Камера около ворот поворачивается в его сторону, заставляя сделать несколько шагов, вновь прячась в тёмной для неё зоне. Что же оставляет после себя он? Карту. Королеву червей. Она всегда была связана с Роуг. Ведь она была действительно повелительницей его сердца. Об этом говорила, пусть и жестами, сама Смерть. В её глазах, движениях, походке, всё было скопировано с той девушки, что оказывалась так глубоко в его душе. Западала, заставляя мужчину вновь и вновь возвращаться к мысли, что нет иного пути. Даже просыпаясь с похмелья, в объятиях какой-либо подружки, что просто подцепил в баре, ибо спать негде, он вспоминал о Роуг. Её тонких губах, руках, и их прощальный поцелуй.

Мужчина отодвигает молнию, смотря на ту вещь, которую ему удалось украсть в последний раз. Это был подарок. Это было решение. Это была ошибка.

Камера зафиксировалась на карте, а красные глаза на ней. Всё тело сейчас сжималось. Сердце, казалось, прекратило стучать. Он замер, ожидая последствия своих действий.

Гамбит находился в замешательстве, смотря на чистое небо, его глаза видели лишь бесконечную пустоту. То, что и отражалось в сердце креола, в его душе. Она была, безусловно, чёрной. После всего, что в своей жизни сделал вор, оценивать иначе он бы никогда не стал. Иные тоже не рискнули бы сказать ради чего жил этот мутант. Его душу никто никогда не пытался понимать, потому и определить точные мотивы его действий было сложно. Так ради чего жил le diablo blank? Денег, богатства и красивых женщин?  Быть может. Ради удовлетворения своего собственного эго? Не исключено. Постоянного азарта и приключений? Indubitablement! Но все это было бы бессмысленно, если бы не человек, заставляющий Реми трепетать при одном лишь виде. Улыбаться и становиться ужасно беззащитным перед её роскошной улыбкой. Oui, речь конечно же идёт о даме. Той, что поражала его лёгкое сердце, заставляя каджуна всё реже и реже заглядываться на других женщин. А вы понимаете, насколько это бывает сложно! ЛеБо всегда считал, что был создан для большего количества дам, чем одна только. Как же сейчас приходилось себя винить за подобные фразы и мысли. Вор не расстраивался в своём выборе дамы сердца, хотя сейчас и явно ненавидел себя.

Его глаза цепляются за проплывающие мимо облака, а лёгкие втягивают в себя сигаретный дым. Вишнёвый привкус ощущается на кончике языка, после чего дым проникает чуть глубже. Заполняет лёгкие и позволяет голове слегка закружиться, под его действием. Это расслабляет, но не даёт покоя. Только лишь возвращает в мгновение назад. Точнее в миг, казавшийся ему таковым.

Тогда многое изменилось. Больше встало на свои места, позволяя ему, перед самой пустотой, оценить имеющиеся у него ценности. Переоценка происходит лишь в тот миг, когда ты начинаешь говорить с главной женщиной в жизни любого человека. В тот день она пришла без какого-либо макияжа, одетая в самую простую одежду. Тёмный цвет её одежд вызывал больший холод, чем прикосновения пальцев к коже. Столь тонких, практически невесомых, но в то же время ощущаемых на коже. Рассекающих её, подобно скальпелю, обнажающим истинную натуру. Глубокие глаза, в которых ты видишь отражение своей жизни. Именно в них проносится всё, что ты делал, как поступал и чего действительно хотел. Все твои цели были сейчас ка на ладони. Слегка костлявой, покрытой какой-то бледной кожей. На ней, словно изображениями, дополнялась реальность. Линии на руке, постепенно оживали и дублировали твои. А пальчики её, плавно их перебирали. Вот она любовь, такая яркая и трагичная. Свадьба с Белладонной, разрыв. Множество мелких встреч и затем твёрдая и уверенная полоса с Анной Мари. Волнистая, словно бушующий океан, и столь сильная, как вся морская стихия. Она ударяется о её решение, что выступает волнорезом. Делит их на две части и указательным пальцем рвёт эту нить без каких-либо сожалений. Потом следует жизнь, с чередой ошибок, провалов, взлётов, верных  и не верных решений. Встреча с братством, сотрудничество, убийство Морлоков и вновь что-то прекрасное, связанное с той, предыдущей линии. Но и тут просто. Её ногти, острые словно скальпель, начинают давить на эту линию, пуская кровь и… Когда кажется, что тебе вновь дают шанс лишь улыбается.
Обворожительно, ведь это женщина, пусть и в возрасте, но находящая путь к абсолютно любому сердцу. Это работа, долг, который просто нужно выполнять и он понимает. Не злится, а отвечает своей же эмоцией, демонстрирующей принятие на лице. Её ладонь накрывает его руку, переплетая пальцы. Уверенной и сильной хваткой, начинает вести за собой. Без спроса, так надо, нужно. Всего-то необходимо помнить о том, что это не избежно. Каджун всегда ходил по этой тонкой грани жизни и смерти, зная очевидную вещь. Она придёт за ним, без спроса, сожаления и какого-то раскаяния, заберёт за собой и поведёт в вечный холод. Не будет долгого прощания, поцелуя напоследок. Лишь ободряющая улыбка, что отразится в его красных глазах.

Вот только, где-то на середине пути, её рука соскальзывает. Непонимание в глазах начинает пугать Гамбита. Он сам чувствует что-то иначе. Нет больше зябкости в руках, холодный ветер пропадает, а весь белый мир вокруг, вновь приобретает иные цвета. Тёплые, обрастает деталями и каким-то шумом. Детскими криками, разговорами и самыми, что ни на есть, горячими слезами. Этот солёный привкус ощущается и у него во рту, словно сам мутант только что ревел, подобно маленькому ребёнку. Глотал слёзы, смешивая их со слюной, пытаясь не показывать истинных эмоций. Смерть смотрит на свою тонкую руку, отодвигая рукав длинной чёрной кофты, замечая, как сама начинает медленно исчезать из этого мира, придуманного самим ЛеБо. Глубокие, тёмные глаза, закрываются, позволяя ей изменить даже тон взгляда. С непонимания, паники, на тот, что пожелает ему удачи. Вновь напомнит про линии на его руке, о содеянном ранее. Покажет тот момент, после которого его не стало, не чтобы сделать больно – non. Лишь для блага Гамбита. Это поможет, так ты сможешь преодолеть Вашу проблему вместе. Заставит залезть глубоко в мозг, чтобы вытащить от туда секреты, подвластные лишь ему. То, что скрывалось где-то в шкафчиках, за горами украденного антиквариата, бутылки с дорогим вином и самой обычной коробкой из под сигарет с кнопкой, вишнёвых. С отпечатками губной помады от одной известной всем дамы, а они только добавляли ценности.  Пачка содержала в себе не так много вещей. Какой-то металлический кругляшок с проводами, что ЛеБо пытался сделать сам. Больший экземпляр лежал в сумке, спрятанный под горой одежды и карт, но об этом можно вспомнить и позже, верно? А компанию, маленькому прибору, составляла одинокая сигарета. Она была докурена, так что скорее это был лишь фильтр. Но его поверхность имела такое же значение, как и сам автор отпечатков.

Его глаза начинают узнавать обстановку. Женское отделение школы Людей Икс, с тем же ковром, только чуть более чистым. Двери,  те что более грязные были закрыты, а вот чистые распахнуты. В комнатах слышался смех, крик, безумная радость. В особняке царила не то паника, не то какой-то праздник. Пробегающие мимо него студенты выкрикивали имена друг друга, с какой-то безумной, просто не передаваемой энергией. Они смеялись, тут же плакали, бросались в объятия и не могли остановиться. И эта толпа очень быстро превращалась в какой-то большой ком. Реми не понимал происходящего, ведь его сердце, увы, не могло оценить всей той радости. Он ушёл, помня слова Роуг и, вернувшись, лишь вновь возвращался к ним. Вновь и вновь вспоминая тот самый разговор, что закончился его смертью. Или исчезновением? По взгляду на подростков, понять, сколько прошло дней, было сложно. Скорее их сумма будет больше одного года. Узнать лица было практически не реально, а одежду – тем более. Однако его действия уже были предрешены. Пользуясь этой паникой, он быстро срывается с места, бежит к её двери. Да, пусть они так расстались, но Гамбит всё понял! Он понял! Не хочет без неё жить, даже если, чёрт возьми, никогда не сможет прикоснуться! Он готов терпеть, вновь и вновь говорить об этом, заявлять и касаться только через одежду! Как же она не поймёт, что Этьен готов на это. Ему нравится эта игра, нравится она, и сейчас даже готов упасть на колени, но… Её дверь, подобно другим, была открыта нараспашку. В комнате всё было аккуратно убрано, царил порядок. Следов пребывания Анны Мари в ней не было. Открыто окно, через которое виднелось что-то не постижимое, а на стене весел календарь. Он заставил его замереть, не поверить в происходящее. Цифры пугали. Даты заставляли не поверить собственным глазам. И именно они заставляли его врасплох. А отсутствие девушки, и столь идеальный порядок, не могли заставить просто так стоять. Каджун вновь срывается с места, бежит в свою комнату, изредко отвечая радостными криками детям. Спрашивает у них, где же Роуг, но они лишь качают головой. Не знают, ведь они тоже были мертвы. Те, что постарше рассказывали, что все куда-то уехали. Быть может, Анна Мари была с ними. Но это ничего толком не объясняло. Хаос и крики, постепенно сменялись белым шумом. Тем, что ты слышишь когда тебя бьют по голове чем-то тяжёлым. Но всё же Гамит добирается до своей комнаты. Чисто. Нет пыли, разве что в том самом шкафу, на полочке. Стоит пачка сигарет. Она летит в сумку, лежавшую на дне шкафа. Та была открыта. Из неё пропали: несколько колод карт, его любимый шарф. Также не хватало пары футболок, но это уже в одежде. Любимый парфюм и пачка жвачки, что пряталась в кармане плаща. Сам же он пахнул ужасно знакомо. Нет, не его любимыми духами, а её духами. Мозг принимает единственное правильное решение. Собрать всё это, вместе с лежавшей на столе фотографией, на которой коротко отражалась надпись «Ma Cherie».

***

В тот день Гамбит покинул институт. В спешке, с сумкой и несколькими вещами. Пару недель скитался по барам, отелями и пытался понять, что же произошло. Когда всё это случилось и что теперь было делать. Побывал в школах, музеях, чтобы полностью ознакомиться с событиями в мире. Столкнулся с другими мутантами, которым пришлось не так легко. Ощутил на себе новый этап гонения и, как ни странно, помогал бежать огромному количеству мутантов. Устраивал ловушки для людей, что охотились за его братьями. Но всегда приходит момент, когда нужно переступить через страх. Вернуться. И эта ночь наступила. Потому то сейчас Реми и стоял около ворот, потому и совершил очередной вдох сигаретного дыма, после которого курить уже было нечего. Оставался только фильтр, что летел на асфальт около входных ворот в школу Людей Икс. Особняк возвышался на небольшом холме, слышались крики радости, а каджун лишь поправлял ремень собранного им в тот день небольшого походного рюкзака. Планировал уйти, покинуть всё это и больше не возвращаться. Но смерть, пусть даже такая, расставляет всё по своим местам. Каджун всматривался в место, которое для него было домом, игнорируя прохладный ветер перемен, пронизывающий его даже несмотря на надетый им плащ. Атмосфера была иной, не той, к которой он когда-то привык. Забор украшала вывеска, очищенная до блеска. Появилась небольшая дверь, что открывалась с помощью звонка. Ему-то это было не нужно, поскольку креол всегда двигался, перебираясь через забор. Обходил ловушки, а затем оказывался прямо перед входом. Вот только сейчас не было уверенности, что это нужно. И как бы Реми ЛеБо не мечтал увидеть Анну Мари, он всё ещё не мог преодолеть свою гордость. Не мог ответить за неё.

Камера около ворот поворачивается в его сторону, заставляя сделать несколько шагов, вновь прячась в тёмной для неё зоне. Что же оставляет после себя он? Карту. Королеву червей. Она всегда была связана с Роуг. Ведь она была действительно повелительницей его сердца. Об этом говорила, пусть и жестами, сама Смерть. В её глазах, движениях, походке, всё было скопировано с той девушки, что оказывалась так глубоко в его душе. Западала, заставляя мужчину вновь и вновь возвращаться к мысли, что нет иного пути. Даже просыпаясь с похмелья, в объятиях какой-либо подружки, что просто подцепил в баре, ибо спать негде, он вспоминал о Роуг. Её тонких губах, руках, и их прощальный поцелуй.

Мужчина отодвигает молнию, смотря на ту вещь, которую ему удалось украсть в последний раз. Это был подарок. Это было решение. Это была ошибка.

Камера зафиксировалась на карте, а красные глаза на ней. Всё тело сейчас сжималось. Сердце, казалось, прекратило стучать. Он замер, ожидая последствия своих действий.

Старый обшарпанный журнал, лежащий на столе, беспокоил его уже несколько дней. Только что Дотторе вычеркнул из него три строчки, три имени тех, кто умер сегодня утром. Они участвовали в его самом масштабном эксперименте и были носителями не редкой для Сумеру болезни - элеазар. Для Дотторе каждый ребёнок, каждый подопытный был ценен, хоть он и не проявлял к ним никакой привязанности. Все его сладкие речи, все его тёплые взгляды и пустые обещания лишь были способом манипуляции. Сам Доктор мечтал обойти болезнь, найти то, что было скрыто намного глубже, отыскать источник и получить доступ к божественному знанию, из-за которого в Сумеру появилась эта болезнь. Он был нетерпелив, хотел всего и сразу, из-за чего совершал ошибки, стоящие ему слишком многого. Дотторе много лет мечтал прикоснуться к божественному познанию, обуздать единственную в их мире силу, что не подавалась научному объяснению и для этого ему потребовалось несколько десятков больных детей, которым не посчастливилось заболеть и попасть в его лапы.

Дотторе закрывает журнал и надевает белый халат. Он продолжает играть роль доктора, что обещает избавить маленьких детей от страшной болезни, и ему почти это удаётся. На теле его подопечных больше не выступают новые чешуйки, они не приносят им боль и не заставляют корчиться от боли. Боль им приносит сам Дотктор вместе со странными микстурами и уколами. Он говорит, что это поможет им, что скоро боль уйдет и им станет лучше, но это лишь ложь, способная унять детскую истерику. Дотторе, если честно, терпеть не может детей. Они глупые, они капризные, вечно плачут и ломают всё вокруг. Но именно ими проще всего управлять, проще мешать их кровь с токсичными реагентами и веществами, которые могли бы навсегда вылечить их от страшной болезни, вернуть нормальную жизнь и сделать счастливыми.

Но всё это ложь. Никто не выходит из лабораторий живым.

Дотторе на самом деле не хотел никого убивать и был бы намного счастливее, если бы подопытные выживали. Их смерть означала его провал и предвестник терял контроль над эмоциями и больше не сдерживал свой гнев. Он мог ударить своего подопытного, связать и оставить его в сыром подвале, где его конечностями хотели бы полакомиться крысы. Он винил их в отсутствии прогресса и срывался, когда очередной ребёнок в муках умирал, не достигнув той скрытой силы, что пряталась в каждом из них. В такие моменты он проклинал архонтов и селестию, что позволили подобному чуду случиться, а потом отняли его, дразня божественной силой, но не давая возможности прикоснуться к ней.

Он идёт вдоль запертых палат, более похожих на тюремные камеры. Эту больницу он организовал сам. В каждой маленькой комнате спрятан невероятно ценный ребёнок, добытый потом и кровью из трущоб, у бедных родителей или пустынников. Дотторе лично сам никогда не занимался подобным. Больных ему доставляли агенты, специально обученные особым техникам убеждения. Доктора не волновало происхождение ребёнка или его пол. Он не испытывал к ним эмоций, воспринимая их как живых механизмов, над которыми привык работать. Особый интерес у него вызывали лишь те, кто был силён не только телом, но и духом. Очень многие умирали в первую неделю, не выдержав экспериментов. Выжившие получали лучшие комнаты, лучшее питание и отношение к себе. Дотторе всегда считал, что среди них у него нет любимчиков, но из раза в раз посещал одну конкретную палату.

    — С добрым утром! — Дотторе резко открывает дверь и врывается в комнату как настоящий ураган. Коллеи, маленькая, но очень сильная девочка, лежит съёжившись на кровати. — У меня для тебя просто отличная новость!

Кровь вскипает в жилах, мелкие ранения затягиваются на ходу, пока Данте заносит меч для очередного удара или в попытке парировать выпад Ямато. Вергилий быстр, но в сравнении с близнецом, не совершает лишних телодвижений. Младший Спарда усмехается, вызывающе заглядывая в глаза брата, стоит им оказаться лицом к лицу. Больше не нет нужды что-либо доказывать, пробиваться через многоуровневую башню лишь чтобы заслужить внимание Вергилия и, если тот позволит, вытянуть его из пучин Ада, в которой тот так глубоко увяз. Наконец, от исхода их сражения не зависит судьба тех, кто остался на поверхности. Никакой лишней отвественности, никаких упрекающих, в учиненной разрухе, взглядов. Данте снова чувствовал себя ребенком. Словно Вергилий наконец дочитал одну из своих толстенных книг и теперь был готов удовлетворить свою демоническую потребность в сражении. Правда, в этот раз пришлось ждать этого момента не один десяток лет.

– Что, уже выдохся? – Ухмыляется охотник на демонов, подкалывая близнеца. Гильгамеш пульсирует, пропуская свет между множеством небольших пластин. Приятная тяжесть оплетает руки и ноги, скрывает нижнюю часть лица, но не мешает говорить. Данте не может упустить шанса лишний раз покрасоваться: легко пружинит на месте и демонстрирует еще пару усиленных приемов, отбивая их в воздухе, прежде чем встряхнуть руками, прогоняя со своего тела демоническое оружие. Необходимо немного перевести дух, рана на боку исходится кровью, по-особенному жжется. Коснувшись своего плеча ладонью и чуть сжимая его же пальцами, наемник делает круговое движение, разминая, желая немного снять усталость. Раны, полученные им несколькими минутами ранее, уже не болят, даже самые глубокие затянулись, но вот усталость, присущая человеческой части, давала о себе знать надоедливым сковыванием мышц.

Мрак, упадок и вонь разложения – то, что окружало их уже долгие часы, а может дни и недели. Данте не ставил себе цель следить за временем, тем не менее он то и дело ловит себя на мысли: “интересно, там сейчас день или ночь?”. Он, не раздумывая ни секунды, доверил присматривать за тем миром Неро, в конце концов, что ужасного могло случиться, если основной зачинщик всех проблем сейчас находился напротив него самого? С остальным пацан и сам в силах справиться. И все же здесь для него комфортная обстановка, к тому же, виды красивые. При очередном движении плеча, наемник бросает взгляд поверх него, осматриваясь. Всю жизнь они с Вергилием живут, ощущая взгляд демонов на своей спине. Сначала эти твари выискивали их, желая отомстить и выслужиться перед хозяином, а после, испуская последний вздох, смотрели вслед тому, кто нанес смертельный удар. Кажется, у них появляется все больше новых зрителей, самые смышленые из которых все еще предпочитали оставаться поодаль. Глупые же, постепенно подбирались ближе, клокотали в траве еле заметными силуэтами.

– Твои фанаты? – Наглая улыбка не сходит с лица, даже когда Данте смотрит в серьезное лицо Вергилия. Очередная насмешка, сопровождаемая легким кивком головы в сторону одного из приближающихся существ, однако, пока демон не подойдет достаточно близко, никто из братьев и не вздумает действовать. Уж тем более охотник, который только недавно переложил свою работу на плечи племянника и уж точно не собирался возвращаться к целенаправленному уничтожению монстров без веской причины. Тем более, сама идея бегать за демонами в Аду звучала глупо, пусть подходят сами, если уж так сильно желают быть убитыми.

– Знаешь чего тут не хватает? Доставки. Сейчас бы съел парочку пицц, – мечтательно протянул Спарда, переводя взгляд снова на брата, – эй, не смотри так, словно не знаешь о чем идет речь! – Не так просто отказаться от старых привычек. Подобная еда им не необходима, но Данте с удовольствием наполнял свой желудок при любой удачной возможности, даже занимал денег у Леди ради двойной порции пепперони поверх пышного теста. Сейчас он с лёгкостью смог бы превзойти самого себя, побить собственный рекорд в пять минут, управившись с пиццей за две.

Вергилий исчезает из поля зрения и ухмылка охотника на демонов стала только шире. Красоваться было у них в крови. Прошла всего пара секунд, а к его ногам уже устремился приличный кусок одного из низших демонов. Нос поморщился сам собой от одной мысли, что можно питаться чем-то подобным. Даже самая мерзкая еда там, на поверхности, не могла сравниться с этим, любезно предложенным деликатесом.

– Тебе однозначно пора сменить диетолога, – Данте намекает на рацион и, все еще морща нос, отпихивает от себя часть плоти носком ботинка, – еда должна приносить удовольствие. – Не менее раздраженно завершил младший из сыновей Спарды. Они же не вступят в схватку только из-за различий во вкусовых предпочтениях? Тройные нунчаки искрятся молниями, пока охотник на демонов исполняет прием на манер тех, что демонстрировал Брюс Ли в культовой “Игре смерти”. Который это раунд? Возможно, их число уже перевалило за пару сотен. Прокручивая оружие вокруг себя, умело перехватывая руками составные части, Данте резкими движениями заставляет его выписывать в воздухе фигуры и смеется, предвкушая поединок. Электричество, окутывающее тело, служит аккомпанементом, испуская потрескивающие звуки.

Охотник на демонов заставляет выйти за пределы арены. Слегка покачивающаяся трава приминается под ногами, расходится в стороны от размашистых ударов. Лезвие Ямато достигает его на очередном точно выверенном ударе, оставляет прямой разрез на скуле и явно намекает на то, что подходить близко – опасно. Но Данте рискует, молниеносно сближается и снова атакует, стараясь достать брата , сразу отбивает катану, при ответном ударе Вергилия. Стук крыльев отвлекает от состояния куража. Стая пиромантов приближались к ним. Похожие на крупных летучих мышей, скрещенных в уродливом союзе с чем-то, что имело длинный острый хвост.

То, что их отвлекали от дела порядком раздражало. Он ждал этого события почти всю свою жизнь и теперь всерьез был готов перерезать хоть весь Ад, только чтобы никто не вмешивался в их противостояние. Низшими демонами управляют лишь инстинкты, в них нет ничего больше желания убивать, но в данный момент это было ему лишь на руку. Мысль об очередной идиотской выходке возникает в голове, разве можно упустить возможность еще немного позлить старшего брата? Наемник в пару молниеносных скачков удаляется в сторону существ. Молнии стихают, а нунчаки выпрямляются, скрепляются воедино и образуют посох. Оказавшись рядом с демонами, Данте, словно спортсмен, выполняющий прыжок с шестом, упирает один конец в землю, сам отрывая от неё ноги. Описывая круг в воздухе, все еще держась за оружие руками, охотник на демонов застает одного из них мощным пинком, отправляя первую, крутящийся при вынужденном быстром полете, псевдо-летучую мышь точно в сторону Вергилия. Туда же сразу летит вторая и третья, любезно подтолкнутые выверенным ударом посоха. Их животы вспыхивают красным, а из пасти беспорядочно вырывается огонь, стараясь задеть хоть кого-то.

Путешественник сидел на сложившихся внутрь обломках каменной скамьи и не сводил глаз с реки, несущей беспокойные воды в темноту. Стремительно рождающиеся и умирающие водовороты, скалящиеся камни у самого берега, изломы земли вокруг и даже купол высоко над головой: всё было серым, будто последние угли катаклизма потухли и забрали с собой в небытие все краски.

Дальше берег ещё хранил след набережной с фигурным парапетом, но подобие обустроенности лишь делало картину более гнетущей. Река, некогда величавая и спокойная, больше не впадала в подземное озеро. Со страшным молчанием вода срывалась с изломанного края в пропасть, и Путешественник не отважился бы исследовать её дно. Не теперь, когда его лишили крыльев.

Ничтожная потеря, по сравнению с тем, что у него забрала Селестия кроме них. Холод одиночества сводил путешественника с ума. Путавшийся в камнях ветер и струи реки соединялись в недобром шепоте, пророчествующем о том, что ему не найти сестру никогда.

Всего несколько недель назад путешественник бы посмеялся небылице, но теперь в груди ныло и тянуло место, где их с Люмин души соприкасались — неделимые даже в дни, когда один из них спал беспробудно после путешествия.

Раз за разом Итэр касался больного места и отказывался верить в гибель сестры. Он бы знал наверняка, случись непоправимое. А этой тянущей пустоте будет и объяснение, и исцеление.

Нужно только встать и идти. Никогда прежде собственный голос не был настолько невыразителен и тих. Ему пришлось повторить трижды, чтобы высечь что-то похожее на злость и подняться.

В этом месте обитали лишь призраки. Ему бы двигаться дальше, на поверхность, откуда видно отнявшую у него Люмин Селестию, но у Итэра не было крыльев, чтобы подняться к летучему острову. И ни у кого не было крыльев достаточно мощных, чтобы поднять его. Даже у богов.

Потому Итэр медленно обходил руины Каэнрии, всё дальше от королевского дворца, всё меньше ожидая за каждым поворотом встретить Дайнслейфа. Но он встречал других. Одни рыдали, склоняясь над пустым местом. Другие без смысла плыли по нескончаемой траектории туда и обратно, точно разыскивая что-то. Третьи с тошнотворным звуком пожирали самое себя.

В путешественнике не осталось и искры магии, чтобы им помочь, но иногда у него получалось. Некоторым из них не нужно было большего, чем несколько слов, готовности выслушать или нехитрого действия.

Другим он помочь не мог, но почему-то продолжал свой горестный обход, оправдывая себя тем, что в руинах ещё может сохраниться механизм, способный помочь ему на пути к Селестии. Пока не останавливался в изнеможении, как на том осколке набережной у бездонного водопада.

На плато за стенами города, где он в конце концов оказался, не могло быть даже обломков машин Рейндоттир. Но к тому времени Итэру уже было почти безразлично направление.

Конец пути уже выглядывал из-за гор. Лиюэ, конечно, славилось своими пейзажами, но путешествие по его территории, особенно когда было необходимо добраться до соседней страны и не вплавь, вызывало проблемы. Да, естественно, существовал путь через Разлом, но шахта была закрыта из соображений безопасности и с этим приходилось считаться. Был бы Сайно один, его бы ничего не остановило, собственно, именно так он проделал путь в Мондштат, когда его учитель из даршана попросил помочь по одному небольшому делу. Сайно не мог отказать, особенно зная доступные ему подробности. Но идти так же обратно было не безопасно.
В первую очередь для Коллей.
Сайно беспокоила эта девочка, упорно мнущая под ногами пожухлую траву, старающаяся держать его темп и не отставать, не мешать, хотя было видно как она устала. Путь с больным ребенком был более долгим, чем он изначально предполагал. И если большую часть дороги до дома они проделали на наемной повозке с лошадью и возницей, спокойно сидя и лишь отбивая нападения монстров и проходимцев, на что Сайно каждый раз вздыхал и хмурился, а остальное время учил Коллей играть в “Призыв семерых” или просто рассказывал что-то о Сумеру и мире, месте, куда они едут. То оставшийся путь пришлось преодолевать пешком по горам. Сайно выбрал относительно простой и безопасный маршрут, но все равно утомительный для ребенка, он это понимал. Частые остановки медленно подтачивали его терпение и иногда просто хотелось закинуть Коллей на спину и побежать, но он этого не делал. Это ее путь домой, не стоило травмировать и без того хрупкую гордость маленького бойца, ей нужно это сделать самой. Даже если его действительно утомлял темп передвижения. С этим ничего не поделаешь. Однажды она вырастет и станет сильным бойцом, он в этом не сомневался, а пока все только начиналось и необходимо было делать маленькие шажки.
Вид с высоты ущелья между Южными небесными вратами и Разломом открывался превосходный. Вся необузданная красота джунглей Сумеру, с видом на город и Академию, справа огромные кувшинки леса Мотийимы, слева же виднелась статуя архонтов и дым от деревни Гандхарва, их пути назначения.
- Вот мы и дома. Завтра будем на месте, спуск на склон Гандха не быстрый, - с этой простой командой Сайно отправился разбивать простой привычный им лагерь. В сумерках зажглись огни Сумеру, а ночью их накрыло полотно звездного неба. Сайно чувствовал приближение конца и радость от скорой встречи с Тигнари. Тот знал о его поездке в Мондштат, но успело ли до него добраться новое сообщение?
Утром они снова отправились в путь. Чем ближе цель, тем легче были шаги. Казалось, даже Коллей было легче шагать, хотя еще вчера ее истощение от столь изнуряюще дальней дороги было очевидно.
Спустились с горы ниже и по склонам дошли до Гандхарва, осталось только перебраться через ущелье над рекой и они на месте. Коллей увлеченно рассматривала деревянные постройки на сваях, подвесах и прямо в кронах деревьев, а Сайно высматривал образ Тигнари. Естественно, пока что ему не доложили об их, его, прибытии, потому его партнера не было видно.
Они встретились уже на пороге его дома, поприветствовав, казалось, каждого встречного жителя поселения. Их внимание заметно утомляло и напрягало, но с ним приходилось только жить.
Сайно приветливо улыбнулся другу, взмахнув рукой.
- Тигнари, давно не виделись, - его голос был мягким, таким, каким бывает только с Тигнари, теплым и наполненным чувствами, - у меня есть для тебя сувениры и знакомься, это Коллей.
Девчушка с осторожностью относилась к незнакомым людям, и Сайно ее в этом только поддерживал. Но сейчас бояться было нечего.
- Коллей, это Тигнари, мой близкий друг. Он врач, и ему можно доверять.

Тигнари ждал возвращение Сайно, с лёгким нетерпением, которое играло где то на кончике хвоста. Последний визит генерала в Грандхарву был лишь мимолетным, где он сообщил, что отправляется в Мондштат, по крайне важному делу. Беспокоится вроде бы было нечему, хотя по правде говоря Тигнари просто не знал всех подробностей. Письмо отправленное Сайно из Мондштата пару дней назад, так же не раскрывало особых подробностей, кроме того что он просил подготовить место для девочки, так как за ней нужен присмотр. И лучше доверить это тому, кто действительно был готов помочь, независимо от рода, сословия и тяжести болезни. Как доктор Тигнари здраво оценивал сложности связанные с содержанием, тех кому требовалась адаптация. Но и конечно же не стал бы отказывать Сайно в просьбе. Больница в Сумеру не совсем то, что подошло бы в ситуации Коллеи. Там по большей мере человек просто смирялся со своей участью, а хоронить, то что можно было бы спасти совсем не в интересах Тигнари. Поэтому он так же не особо доверял больнице в Сумеру. К тому же в стенах города действовали куда жёсткие правила. И там можно было скорее умереть от невежества окружающих, нежели получить помощь.
Приближение шагов фенек услышал чуть загодя, но сразу выходить на встречу не стал, лишь более торопливо закончил с очередным отчетом, дописывая последние строки. Уловив ухом, приветственный гул и лёгкий шаг незнакомых ног где-то уже на склоне к домику,  Тигнари всё же вышел на порог и принял ожидающую позицию, сложив руки на груди, оставаясь по большей мере невозмутимым.
На приветствие юноша отреагировал взмахом хвоста, вторя движению рукой, и сдержанно улыбнулся. Первое впечатление очень важно, и напугать девчушку было никак нельзя. Они прошли большой путь и как бы не хотелось, усталость явственно читалась на их лицах. И как доктор, Тигнари был просто обязан выписать им обоим отдых от пеших прогулок на ближайшие пару дней. И если Коллеи вряд ли оспорит данную рекомендацию, у Сайно могло бы быть иное мнение на свой счёт.
При упоминании подарков глаза Нари загорелись любопытством и крайним довольством от предвкушения иноземного подарка, а хвост закачался из стороны в сторону выражая крайнюю радость.
- Сувениры? Есть ботанические диковинки?
Фенек расслабленно шагнул вперёд, скользнув дружелюбным взглядом по другу и перевёл его на девчушку, слегка склонившись, что бы получше её разглядеть.
- Здравствуй, Коллеи. Грандхарва с радостью предоставит тебе кров, и если что то будет нужно, не стесняйся спрашивать. Мы постараемся тебе помочь, что бы ты могла чувствовать себя как дома.
Без резких движений в знак приветствия, фенек протянул девочке красивый засушенный цветок из тех что лесные дозорные получали от продавцов цветами в Сумеру. Детям они обычно нравились.
- Вы проделали долгий путь, вам нужно отдохнуть, не хотите перекусить?
Тигнари выпрямился, и не став долго ждать, жестом пригласил их в своё жилище, что бы без лишних глаз можно было обсудить дела.
- Проходите.

моя смелая, самоотверженная девочка,
подумай хоть раз о себе.
почему ты бросаешься вперед? это все твое яростное желание защитить то, что тебе дорого? или гложущее бесконечно чувство вины? или все вместе, и неясно, где начало и где конец?
я знаю о чувстве вины так много, как мне бы никогда не хотелось. когда ты развязала войну, я о ней даже ничего не знал. меня просто не было рядом со всем тем, что я берегу.
никто не отдал мне приказ: “Энтерпрайз, возвращайтесь, срочно”. никто не посмотрел мне в глаза в те редкие сеансы связи, которые мы могли себе позволить. мой экипаж до сих пор не может оправиться от этого. от того, что вселенная бережно прятала нас в своих самых далеких от Земли уголках, пока наши друзья умирали на войне. не о такой пятилетней миссии мы мечтали. не затем мы пошли служить в Звездный Флот, не о том давали присягу.
мы вернулись в другой мир, как будто случайно провалились в соседнюю вселенную, когда проложили обратный курс. нам все говорят: “вы все равно бы не успели”.
но я знаю.

что мы бы успели.

я говорю, что Энтерпрайз — это исследовательский корабль, что мы не военные, мы исследователи, ученые и первопроходцы.
но знала бы ты, как мне сложно пережить то, что меня не было на линии огня. что меня не было рядом, когда погибла Филиппа. и другие, и многие — другие.
мы храним это понимание у себя в трюмах Энтерпрайза. оно только наше, разделенное на всех тех, кто был со мной. мы не говорим о нем, но читаем все по глазам друг друга.

когда нам рассказали, это был один из тех немногих раз, когда я не знал, как обратиться к команде. как подбодрить их, как помочь им пережить их личную и коллективную боль. во мне не было слов,
[indent] я был в бешенстве.

Капитан Кристофер Пайк позволяет себе прикосновение: кладет свою спокойную теплую руку на чужое хрупкое плечо, мягко, властно удерживая от попыток подняться на ноги. Он считывает кончиками пальцев пульс, хотя прекрасно видит цифры на медицинском мониторе.
Никто и никогда не говорит в Академии, но одна из основных обязанностей капитана — купировать чужую панику: мягко вытеснять своим уверенным присутствием или выдавливать жестко, почти жестоко.

Они в крошечной металлической лодочке посередине полного ничего, и самое страшное, что со всеми ними может случиться — это потеря ориентиров.

— Тихо, Бернем, тихо, дышите, вы в безопасности. Мы все — в безопасности, — Кристофер вслушивается в ее лихорадочное дыхание, не делая никаких выводов. Космос учит его не делать никаких выводов заранее. Ему стоит, наверное, позвать Кристину, чтобы та проверила целостность сознания Майкл, черт там разберет эти временные прыжки, но Крис считает, что дружеское присутствие очень часто первостепеннее немедленного профессионального вмешательства. Психике надо зацепиться за знакомое, выдохнуть, перевести дух, прежде чем начать гонять ее по психологическим тестам.

— Сейчас вы продышитесь, как вас учили в Академии, а потом расскажете мне, чего вы, по вашему мнению, не смогли, — Кристофер тепло улыбается.

(Он думает, та ли эта Бернем, их ли это Бернем. То ли это время и та ли это вселенная. Иногда Крису кажется, что он теряет привычное направление течения минут, что он снова беспокойно хлебает ртом воздух, отводя пальцы от Кристалла. Где у этого всего начало?
Он думает, как иронично, сколько их тут, запутавшихся в том, какой сейчас год и какая в этой вселенной у человечества была история. Иногда он смотрит в сощуренные глаза Гейба, и думает, какая же у него в зрачках ебанная бездна хаоса.)

— Мы нашли вас и весь ваш экипаж в состоянии гибернации в спасательных капсулах. Рядом с вами не было никакого корабля, но был передатчик, посылающий сигнал SOS. Вы проснулись первая, медицинских отклонений у всего остального экипажа не наблюдается, им нужно просто еще немного времени. С момента нашей с вами последней встречи прошел год, — Кристофер не убирает руку, смотрит в ее растерянные еще сонные глаза. Он думает, что эта девочка готова вскочить прямо сейчас и побежать спасать свою вселенную дальше, еще не придя в себя.
Нет, это определенно та самая Майкл, которую он знал.

под читателем будет видно

Очередной год в Хогвартсе. Ежегодный пир, связанный с церемонией распределения позади. Все шло своим привычный чередом. За исключением нескольких вещей: в этом году с ними не было Анны, а вся школа в первую неделю только и жужжала о новом студенте, пропустившим четыре года обучения, попав сразу на пятый курс. Говорят, такое случается достаточно редко для того, чтобы и они сами почувствовали себя наравне особенными, застав почти уникальное событие. Резкий запах ударяет в нос когда Профессор Онай зажигает одно из своих благовоний. Аромат заставляет снова сконцентрироваться на происходящем вокруг, отодвигая на второй план тревожные мысли о том, что Себастьян снова пропустил класс прорицания ничего не предупредив. Сэллоу часто пренебрегал данным предметом, но отныне, кажется, его отсутствие на нескольких занятиях подряд было связано отнюдь не с привычным скептицизмом.

Мудрое наставление профессора Онай, суть которого сводилась к заботе о ближнем, звучит уже в спину Оминиса, когда он мнется у своеобразного выхода из кабинета. Начало учебного года всегда интриговало. Занятия и задания еще не успели надоесть, староста факультета все еще не вылавливает в коридорах с целью донести до Гонта какую-либо претензию за выходку лучшего друга. В предыдущие года обучения темами для выговоров были лишь беззубые шалости и невыполненные в срок задания преподавателей. Но в этом, похоже, все будет немного иначе. Мысли Себастьяна были поглощены проклятьем Анны. Он готов быть принести в жертву пару суток без сна чтобы на шаг приблизиться к ответу и решению возникшей проблемы. Какое-то время Оминис молча лежал в соседней постели, натянув одеяло до макушки. Ему не мешал тусклый свет лампы, с помощью которой Сэллоу мог спокойно читать, скорее, по-первой, хотелось спрятаться и не вмешиваться. Кое-что Гонт уяснил почти сразу, после их первой ссоры, случившейся как только нога переступила порог школы чародейства и волшебства: чем  больше слова “нет” услышит Себастьян, тем более рьяно он возьмется за свое.

Наступающая осень заявляет о себе громом и не щадящим ливнем. Капли бьют в окна, заставляют учеников в спешке спрятаться в стенах школы. Оминису предстояло на себе ощутить все то, что с возмущением обсуждают голоса вокруг. Место, где собирались члены тайного дуэльного клуба, находилось в другом крыле, а это означало только одно — в любом случае возникнет необходимость пересекать мост под открытым небом. Гонт не был уверен в правильности своих предположений касательно местонахождения друга, однако, удостовериться не было лишним. Оминис хмурит брови, когда чуть не натыкается на внезапно открывшуюся дверь. Еще секунда и точно получил бы по носу, прямо как на первом курсе. Его владение палочкой тогда не сравниться в тем результатом, которого Гонт достиг за столько лет упорной практики. Правда, в любом случае, он пусть и мог быстро реагировать на обстановку вокруг, в предугадывании подобных форс-мажоров был весьма плох. От того и набивал шишки в детстве. Сложно было адаптироваться в огромном замке. Пять лет назад, в первый же день пребывания в школе, Оминис в первый и последний раз позволил потосковать себе о привычном доме. Где все понятно, знакомо и каждый угол был им изучен. Сейчас же, Гонт знал Хогвартс настолько, что мог с точностью сказать какая из выстланных досок в коридоре скрипнет если наступить.

Пальцами свободной руки волшебник быстро цепляет край капюшона, чтобы удержать на голове. Резкий порыв ветра потянул не только его назад, но и остальную ткань плаща, раздув её словно парашют, от чего делать каждый следующий шаг было все сложнее. Подобные грозы были редкостью в сравнении с обыденной легкой моросью. Одной мысли об этом хватало чтобы ругаться менее яростно в мыслях, чем хотелось бы. Укрывшись в теплом и, главное сухом, коридоре Оминис шумно выдохнул и пару раз встряхнул волшебной палочкой, чтобы согнать с той лишнюю влагу. Несколько безобидных искр сорвалось вместе с каплями. Так она проявляла свое недовольство. Крохотный сгусток красного цвета появляется на самом конце, когда Гонт поднимает палочку на уровень со своим лицом.

Голоса вокруг не стихают. Найти спокойное место в Хогвартсе — почти невозможно, особенно если Выручай-комната отказывает в помощи. Не удивительно, что слухи в стенах замка разносятся так быстро. Виновники этого тысячами пар глаз каждую секунду готовы были разделить твой следующий секрет, растащить по углам. Некоторые из картин активно обменивались мнением о новом исключительном студенте, а какие-то перешептывались, упоминая далекие времена, помнящие схожие инциденты. С годами не только тускнела краска, но и память, изображенных умелыми художниками, давно ушедших из жизни людей и вымышленных героев. Поток чужих мыслей перемешивается в голове. Уследить за чем-то конкретным — сложно, а навалившаяся усталость от занятий делала все только хуже.

Первым прохладной стены касается плечо. Над тем, что Оминис мог в любой момент остановиться и передохнуть прямо посреди людного места, даже Себастьян стал со временем шутить в разы реже. Поэтому то, что слезиринец опускается на пол, не вызывает какой-либо реакции у проходящих мимо студентов. Палочка, помогающая ему в пути, оказывается во внутреннем кармане мантии, спрятанная за ненадобностью. Сон достаточно быстро забирает Гонта в свои объятия. Он даже и не заметил, как тело стало более тяжелым, а опустившиеся веки скрыли потускневшие глазницы. Голоса, звуки шагов и смех отдаляются, в конце концов оказавшись так далеко, что и вовсе стихают. Оминис задремал, кажется, всего на пару минут, только почувствовал запах домашнего пирога, который им с Себастьяном готовила Анна, как приятная иллюзия резко прерывается.

Ладони скользят по черепице. Кожу жжет, но сознание не поспевает за происходящим, пока тело само собой продолжает бороться. Раскатистый смех откуда-то сразу отрезвляет быстрее дождя, что из-за отсутствия капюшона на голове заливал прямо за шиворот. Ноги стараются найти хоть какую-то опору. Гонт чувствует, как с каждой секундой скатывается все ниже. Если бы Оминис мог разглядеть своих обидчиков, то сразу приметил бы красные вставки на их мантиях. Рукам удается ухватиться за выступающие части, пока ноги уперлись о выступ в самом низу крыши.

— Себастьян, — губы трясутся от страха и адреналина, отчего имя друга звучит приглушенно, но в следующую секунду, под аккомпанемент чужого смеха, Гонт жмурится и выдает значительно громче: — Себастьян! — Словно детеныш какой-то фантастической твари, оказавшись в беде, он только и мог, что истошно звать на помощь единственного, кто действительно способен помочь.

Среди бескрайних вод океана нектара, именуемого Судха Самудра, волею Великой Повелительницы был сотворен однажды «остров драгоценных камней» — Манидвипа. И возвела на этом острове она величественный город, разделенный двадцатью пятью стенами на отдельные области, одна краше другой, а в центре разместила свою обитель — дивный дворец, окруженный пышными садами из благоухающих вечнозеленых деревьев и медово-молочными реками, где восседает на инкрустированном драгоценными камнями золотом троне, облаченная в великолепные красные одежды, увенчанная алыми гирляндами, в великолепии своем превосходящая десять миллионов вспышек молнии и десять миллионов прекраснейших женщин, вместе взятых, и зорким взглядом прекрасных карминных очей пристально следит за порядком во всех мирах.

Ныне внимание ее, Царствующей над временем, всецело приковано к городу, покровительницей которого является она с первых дней его создания — сердцу Западной Бенгалии, Калькутте. Шаг за шагом сбывается предначертанное, сплетаются тонкие нити избранных судеб в диковинный узор, и надлежит ей проследить за тем, чтобы узор сей был соткан до конца, точно по начертанной схеме. Смертные столь непостоянны: неугомонные дети, за коими требуется постоянный строгий надзор, ведь стоит на мгновение всего лишь отвлечься, и кто-нибудь из них совершит нечто необдуманное, тем самым ставя под угрозу должное исполнение божественных планов. Благо, если успеет своевременно вмешаться тот, с кем поддерживает Темная Мать особую тесную связь и кому, заслужившему ее милость верным служением, вверяет исполнять волю свою на земле. Вмешаться и исправить чужую ошибку, пока гнев ее, пробужденный наглым проявлением неуважения, не достиг смертельно опасной точки невозврата, после чего усмирить его по плечу будет разве что одному солнцеликому Шиве.

Грань между мирами истончается, становится практически неощутимой с приближением Кали-пуджи и еще какое-то время после завершения посвященного Всевосхваляемой фестиваля. Отчетливее слышит богиня услаждающие слух молитвы, быстрее насыщается энергией приносимых во славу ее жертв, и картина происходящего за стенами дома четы Чаухан, уже привлекавших ранее ее внимание отнюдь не в хорошем смысле, возникает перед ее взглядом яркой вспышкой, мгновенно перекрывая все прочие, на данный момент менее значимые.

Посягнуть на дитя из знатной семьи, что веками служила ей верой и правдой, — уже достаточно веский повод навлечь на себя гнев Верховной Владычицы. Но эта самонадеянная женщина, очевидно, совсем умом тронулась, коли посмела еще и нагло использовать ее имя, в попытке скрыть свое злодеяние стремясь за великий дар Божественной Матери — способность видеть больше, чем дано другим смертным — выдать подлое опаивание юного представителя славного рода Басу отваром из чалипонги, лозы духов!

— Неслыханная наглость! — не в силах, да и вовсе не желая совладать с рефлекторным приступом гнева, грозно восклицает Кали и ударяет сжатой в кулак ладонью по подлокотнику своего трона.

В другой день, когда границы миров более прочны и преодолеть их не так уж просто даже кому-то с ее могуществом, в день, когда не оросила еще жертвенный алтарь кровь достаточного количества жертв, наполняющих Повелительницу силой, возможно, Приянке Чаухан повезло бы остаться безнаказанной. Но сегодня — не один из таких дней.

Частица Темной Матери есть в каждом человеке, незримое дыхание, невидимая сила жизни. И сейчас эта крупица праны, заключенная в теле прогневившей ее смертной — своего рода маяк, к которому мысленно устремляется разъяренная Махадеви, даже без обычно упрощающего задачу связующего звена.

Первым делом ее грому подобный голос просачивается в разум женщины, заставляя содрогнуться от неожиданности и секундой позже от леденящего кровь ужаса при осознании, кто именно к ней обращается:

— Кем ты себя возомнила, что посмела проявить столь неслыханную наглость и неуважение ко мне?!

Он нарастает, набирает громкость. Божественному гласу и образу тесно в рамках одного сознания, и он вырывается за его пределы — под звон взрывающихся лампочек люстры и бьющегося оконного стекла. И в воцарившемся в комнате полумраке постепенно начинает проявляться мерцающая проекция богини в ее истинном, одновременно устрашающем и прекрасном, облике, принимающая более четкие очертания по мере того, как мощная энергия первобытной ярости все больше наполняет Великую Кали.

Гнев застилает взгляд кровавой пеленой, но тот каким-то чудом все же успевает зацепиться за силуэт юноши, также являющегося причиной явления Темной Матери, прежде чем та совсем теряет самообладание. Она молча протягивает одну из рук к Кирану и ласково касается его лба, избавляя от вызванных галлюциногенным отваром жутких видений.

Пенсии чертова Паркинсон.

Я заканчивал сочинение по нумерологии, которое никак не хотело связаться в единый красивый поток мыслей. Я что-то упускаю. Но глаза уже настолько устали от искусственного света, что не помогает даже специальное заклинание. Работу сдавать послезавтра. Но мне хотелось управиться со всем заранее, чтобы иметь побольше свободного времени для собственного исследования. Слышал, что мадам Пинс будет занята завтра какое-то время. У нее какая-то встреча в Хогсмиде, а это значит, что добрый час времени библиотека будет закрыта. Для простых студентов. Да и кто отправляется в библиотеку в субботу, кроме меня и ... 

Она знала. Знала, что это должно было кое-что значить, и все равно выбрала такой чертов способ, чтобы привлечь к себе внимание. Так себе способ, если честно, только вот на Малфоя вряд ли подействует. Потому что, чтобы он об этом узнал, надо было сотворить это в гостиной долбанных подземелий, прямо у того на глазах. И единственное, что он бы сделал, это блеванул в ближайшее кашпо.
Запах крови мне не спутать ни с чем. Этим запахом она обязана специальному веществу. Такое же можно ощутить, если потереть в руках галеон. Поэтому я ненавижу монеты. Как и кровь. Ее я тоже ненавижу. Я не боюсь ее, как какой-то неженка, просто знаю вдоль и поперек. Иногда с нами случается нечто такое, что въедается в память благодаря ассоциациям. Кровь - отлична ассоциация. Густая, темно бардовая ассоциация.
Чувствую, как капля предательского пота стекает по виску, когда толкаю ногой двери в царство мадам Помфри. Кажется утром выписали последнего потерпевшего после квиддичного матча, и этой ночью здесь пусто. Больничные запахи тут же ударяют в нос. Кто-то поморщился бы, а для меня это благо. Эти запахи перебивают запах крови.. тертого горячего металла.
Грейнджер за моей спиной. Не знаю, зачем она там. Она выполнила свою часть работы, как староста школы. Ловлю на себе ее взгляд и уже открываю рот, чтобы поблагодарить за то, что оказалась там, где оказалась, но Пэнси издает какой-то жалобный стон, и я шагаю ближе, надеясь, что она сможет произнести что-то ... что-то сказать, что подтвердит мои опасения. Но нет. Нас выталкивают в коридор раньше, чем я мог бы устроить умирающей слизеринке допрос.

Спустя минуту, я слышу как она говорит. оглядываюсь в поисках того, к кому она обращается, но Гриффиндора смотрит на меня. А я ... тру пальцами кожу на ладонях, скатывая засохшую кровь в тонкие червяки запекшегося нечто. будто бы так могу избавиться от этого запаха.
- Что?
Сглатываю подступающую к горлу тошноту и шагаю к раковине у стены. Здесь она наверное для того, чтобы приходящие посетители мыли руки. Но никто разумеется, никогда этого не делает. Зато сделаю я, почти остервенело намыливая руки и смывая с них красные ручейки. Будто бы это может избавить от запаха, который уже итак въелся под кожу.
Вы уже поняли, да? У меня с кровью своеобразные и давние отношения.
- Что ты .. что ты видела?
Я знаю, что она видела. Не обязательно спрашивать. Однажды я тоже видел. И Пенсии чертова Паркинсон об этом знала.

Мама. Волшебная женщина. Меня до сих пор мучают обрывки воспоминаний о том, как мы гуляем, проводим время вместе у океана всей семьей. Устраиваем барбекю на заднем дворе, у меня появляются первые друзья. А потом вечером она ругается с отцом, и отец бьет ее на моих глазах. Не сильно. Не так, как тогда, когда меня нет рядом. Когда его припадок заканчивается, он умоляет мать простить его. Это я тоже видел. Меня мучают сны и воспоминания о том, как отец бьет и меня, а после почти что просит прощения, клянется, что я его «единственный любимый сын». «Мой первенец. Мой наследник», а на следующий день снова бил. Не то, чтобы избивал, но мог ударить ремнем, всыпать в лицо. Я вспоминаю, как он запирает меня в темной комнате особняка и держит там почти сутки. Я задыхаюсь. И мне скучно.
Тогда впервые появляется чертова клаустрафобия. А запрет на колдовство вне стен Хогвартса только усложняет мою жизнь. Когда я становился старше, побои и наказания росли вместе со мной. Отец считал, что воспитывает во мне характер. Но чаще он позволял воспитывать во мне характер слугам. Не знаю, где он подбирал этих кровожадных психов, а потом понял, что он просто заколдовывал их. А мой "характер" не позволял мне пресмыкаться .. хотя я знал, что всякий раз получу за очередное неуважение.
Мать ушла красочно .. самоубийство или нет, но ее обнаружил я, в огромной луже крови. Да так, что поскользнулся и не устоял на ногах. Кровь была повсюду. Кровь и ее пустые глазницы. Мой самый частый кошмар. И вот снова. Ну, Паркинсон по крайней мере жива.
Подсознание хорошо умеет заметать следы плохих воспоминаний. Но вот такие вот триггеры срабатывают всегда. Не знаю, что было бы со мной, увидь я Пенсии там, где ее нашла Грейнджер. Вряд ли мне удалось бы сохранять самообладание. Снова ловлю ее взгляд. Она смотрит на то, как я остервенело стираю кровь с кожи рук. Делаю усилие над собой, чтобы выглядеть более собранным и спокойным, чем на самом деле есть.

Все считают меня сильным, непробиваемым, хладнокровным, железным, уравновешенным и понимающим, но, порой, «импульсивным». Я вынужден носить эту маску, медленно разлагаясь внутри. Я будто находился в коме все эти годы. И вздохнул полной грудью только в конце пятого курса. За лето на мне не появилось ни одного нового шрама. И запах крови я ощутил только когда неудачно порезал палец.

- Бесполезно просить тебя никому не рассказывать?
Разумеется, она тут же поделиться этим со своими дружками, с которыми таскается с самого первого курса. Чертово золотое трио не мало крови попили Слизеринцам. Хотя сам я стал где-то сбоку этого векового конфликта. Не интересно. Банально до одури. Куда приятнее заполучить очередную редкую книгу и занимать тем, что действительно имеет хоть какое-то значение. Выключаю воду, на пару мгновений упираясь пальцами в раковину, завороженно смотрю, как розовый ручеёк утекает сквозь три дырки, издавая последний характерный звук. Дальше кровь Пэнси отправляется в школьную канализацию, наверное прямиков в озеро. Хотя соплохвост его знает.
Интересно, кто-нибудь наткнется на лужу крови ... вряд ли Гриффиндорка прибрала там. Кто-нибудь свалится прямо в нее .. и будет также ненавидеть этот запах всю оставшуюся жизнь.

Рейстлин не считал нужным и обязательным посещать своих «коллег по цеху», даже если они слали ему какие-то официальные приглашения. Первое время, да, он, как хозяин башни, часто наведывался в Вайрет для того, чтобы побывать на испытаниях подающих надежды магов и сделать вид, что готов взять кого-то в ученики. Рейстлин считал, что таким образом откупается от досаждающего нытья Конклава о том, что башня в Палантасе не должна быть его личным владением. Хотя каждый из них прекрасно знал, что никто, кроме надоевшего и пугающего всех Маджере и тех, кому он благосклонно позволит, в проклятую Башню не войдет.

Но так было до тех пор, пока Рейстлин сам не осознал, что для осуществления всех планов, ему нужен был ученик. Не пустышка, которая только что выскочила со скамьи ученика, не заносчивый болван, который с легкостью закончил испытание и уже считал себя пупом земли от того. Кто-то, кто мыслил бы также нестандартно, как и он сам, кто-то, кто мог бы познать все глубины изысканий своего наставника. Ему не нужны были сильные и выносливые, как Фистандантилусу, чтобы скакать из тела в тело. У Рейстлина были далеко идущие и амбициозные планы, где он с радостью отринет смертные сферы и бытие. Но это пока были планы. Рейстлин также знал, что рано или поздно любой талантливый ученик захочет свергнуть своего учителя. Это была незыблемая аксиома, когда сила переходит от слабого к более сильному.

Конклав часто выходил с ним на связь, писал официозные письма, справлялся о здоровье, приглашал навестить Башню в Вайрете. Большинство писем Рейстлин даже не дочитывал до конца, бросая в камин, но задержался на последнем письме от Ладонны. Старая ведьма боялась его - это было видно даже в ее стальном взгляде. Она все еще была главой Ложи и стремилась это доказать Рейстлину. В этот раз Ладонна писала ему от лица всего Конклава, предлагая взять "молодого и перспективного ученика". Губы Рейстлина лишь дрогнули в улыбке. По тонким строчкам письма было видно, как Ладонне не терпится сосватать ему подарочек. Она нахваливала молодого мага, но это была такая тонкая грань между похвалой и назойливым предложением забрать юношу к себе, что слепой бы не заметил того, как ему навязывают юного аколита в подмастерья. Что же, если им так будет спокойнее, если так они не будут маячить у него за спиной, мешать, он был готов взять их ученика к себе.

Рейстлину нравилось ходить не коридорами магии. Иногда он получал просто удовольствие, спускаясь по ступеням Башни вниз. Он чувствовал присутствие стражей Башни, которые часто невидимыми тропами шли за ним.

- Вы не тронете нового ученика, - тихо, почти полушепотом произнес Рейстлин, - у него будет больше привилегий.

Стражи чувствовали приближение к роще, поэтому проявляли такое молчаливое беспокойство, но, получив приказ, они словно бы растаяли в воздухе, забрав непривычный холод своего собственного присутствия с собой. Рейстлин зажег навершие посоха и стал спускаться вниз. Он любил считать ступени, словно бы играя в своеобразную игру. Рейстлин знал, что магия исказила и это место, создав много оптических иллюзий, знал, сколько ступенек в башне, но каждый раз он недосчитывался одной или двух.

Сегодня должен был прибыть его новый ученик - тот, кому сам Маджере должен был передать свои знания и, возможно, сделать своей правой рукой. Тот самый ученик, которого он желал, который должен был у него быть, чтобы свершилось все то, что он задумал. Рейстлин уже знал и был уверен, что этот подмастерье не сбежит. Он не послал стражей Башни, чтобы встретить его, как прочих - он вышел сам, позволив вратам открыться перед эльфом в темных мантиях. Рейстлин остановился и оперся на посох Магиуса, внимательно изучая своего нового ученика из-под капюшона. Он не позволил ему перенестись в Башню коридорами магии. Даламар должен был пройти своей дорогой через Рощу, сто раз подумать, должен был увидеть, какой мир остается у него за спиной и в какой он ступает без сожаления. Теперь их двоих связывали исключительно рок и судьба.

- Добро пожаловать в Палантасскую Башню. Входи, ученик, - Рейстлин сделал ударение на последнем слове, улыбнулся лишь уголками губ и дал знак следовать за собой.

Рейстлин дал ученику время освоиться в покоях, которые отвёл ему, а потом послал стража, чтобы тот пригласил его в кабинет. Чай давно закипел в тонком серебряном чайнике на небольшой горелке. Рейстлин сидел в кресле у камина, наслаждаясь горьким ароматом трав. Он не сразу обернулся, чтобы посмотреть на ученика. В его зачарованных глазах эльфийская красота увядала медленнее, чем человеческая. Время может стать палачом долголетия. Но даже в искаженном временем стареющее лицо Даламара было неестественно бледным, похожим на настоящую посмертную маску. Но Даламар все еще был эльфом, даже обратился к нему, как к наставнику, используя слово из родного языка.

- Ваши сородичи часто называют "темными" всех тех, кто посмел идти против правил, кто нестандартно мыслит или неугоден идеальному обществу. В общем всех тех, кто умеет жить своим умом, но служить Нуитари... - маг словно бы пытался поймать эмоции на лице своего ученика, - кто-то ищет власти, кто-то ищет славы. А чего ищешь на этой стороне ты, Даламар?

─ Вам помочь? Вы слышите меня? Вам нужна помощь? ─ Блондинка, что вышла из машины, пыталась рассмотреть, в порядке ли девушка, лежащая на дороге. Пока она куда-то ехала, она явно не ожидала, что в какой-то момент прямо на дороге перед ней может кто-то оказаться.
─ Алло, я бы хотела вызвать скорую… Девушка лежит на проезжей части и не откликается… Я не знаю, что с ней! ─ Стоило незнакомке отвернуться, как брюнетка уже была у нее за спиной. Было удобно двигаться быстро и бесшумно. Ведь блондинка даже не обратила внимание, что позади нее стоит «пострадавшая» и уже готова вонзить в ее шею свои клыки, что она и сделала. Секундный девичий крик и Кэтрин чувствует вкус крови и услышала как мобильный телефон ударился об землю. Добывать себе пишу в ночное время суток, было самым лучшим для девушки. Особенно, если делать это в безлюдном месте.
─ Вы здесь? Алло! Девушка, вы слышите меня? ─ насытившись вдоволь, Кэтрин услышала голос из телефона, что упал из рук незнакомки. Подняв его, она сбросила звонок, а позже словам телефон пополам. Блондинка было без сил и это было понятно, Кэтрин немало крови выпила из нее.
─ Возвращайся в свою машину и езжай домой. Ты забудешь, что видела на дороге девушку. А телефон ты потеряла, ─ внушив все это незнакомке, Пирс развернулась на своих каблуках и направилась вглубь улице. За своей спиной она слышала только, как заводится двигатель машины, а позже уезжает с места произошедшего.
Кэтрин уже неделю находилась в Японии, и пока ей здесь все нравится. Она не знала точное название города, но возможно это и к лучшему. Скрываться от многочисленных врагов, которые только и желают твоей смерти довольно сложно. Но пока, что ей везет, никто не нашел ее, она может жить спокойно. За исключением квартиры, в которой она жила. Пару дней назад она увидела какое-то чудовище, что убивало хозяйку квартиры. После этого Пирс предпочитала скитаться по городу, в надежде, что больше не наткнется на эту тварь.
Ночное небо чистое, только изредка можно было увидеть пару звезд. Дорога была пуста, ни машин, ни людей по пути не встречалось. И казалось, что все хорошо, можно спокойно прогуляться по ночному городу, если бы не шаги, что уловил вампирский слух. Кто-то шел позади девушки. Могло показаться, что человек просто тоже решил совершить ночную прогулку, но он шел нога в ногу с вампиршей. Кэтрин не привыкла сдаваться без бою или сразу бросаться в бега.
Остановившись где-то посреди улицы, девушка бросила взгляд назад. К ее счастью, фонари здесь работали плохо, отчего иногда улица местами погружалась во тьму. И стоило очередному фонарю погаснуть, как девушка на скорости переместилась на спину незнакомца.
─ Тебя не учили, что следить за девушками, не есть хорошо, ─ Кэтрин не стала церемониться с незнакомцем, поэтому решила сразу отбросить его в сторону, тем самым дав себе время найти оружие для защиты. И единственное, что попалось ей на глаза, оказалась разбитая бутылка. ─ Можешь попрощаться с жизнью, а можешь рассказать мне кто ты такой и, возможно, я отпущу тебя, ─ приставив осколок к горлу, Пирс мысленно думала, как ей действовать дальше. Ведь в любой момент, все может пойти против нее.

Станция Тверь. Артём ступает на платформу осторожно, стараясь не озираться по сторонам открыто, не привлечь внимание, не зацепить чей-либо взгляд. Ему бы сейчас стать невидимым, залечь на дно, слиться, сровняться с этим городом. Он не знает наверняка, бросил ли Харман "клич" своим людям, но цыганская братия раскидана по всему миру и Крошина уже ищут. Самое глупое - ехать в город меньше пятисот тысяч человек населения, где тебя, если не знают, то слухи разносятся со скоростью света, а одно из первых мест, куда нагрянут - адрес прописки, которая значится в их, в прошлом, маленькой комнатушке с Таей. Но Артём и есть самый яркий представитель "еблан прямоходящий", который смог попасть на огромные деньги уже во второй раз и надеяться, что и в этот раз ему всё сойдёт с рук - удача два раза лицом не поворачивается. И он это понимает, знает, что просто оттягивает момент, усугубив саму ситуацию своим побегом, теперь уже ему не отделаться огромным долгом, откупиться получится, скорее всего, собственной жизнью, по голове уж точно не погладят.

Он добирается до знакомой улицы, телефон уже давно не хранит номера бывших друзей из той прошлой жизни, да он даже ничего не знает про них, не застал выпуск Ани с Севой, не знает чем сейчас живет и занимается Стеша, поэтому он просто идёт по памяти и удаче к Косте Ежову, даже не надеясь, что тот всё ещё живёт по адресу, что он вообще пустит его на порог. Сердце пропускает первый удар, когда он проходит мимо их дома с Таей, тут всё рядом, всё близко, одними дворами повязано, Артём ловит себя на том, что заглядывает в окна, в которых не горит свет, ему то за эти пять лет должно было уже стать похуй, но память - тактильную, физическую не обмануть, где-то изнутри прогрызается наружу надежда и чувство вины. Тая скорее плюнет ему в рожу, расцарапает, чем кинется в его объятия при встрече, а может ей также  н а с р а т ь. Он знал, что она осела в Питере, видел её творчество, да было бы глупо врать и отрицать, что ни раз, да даже ни десяток раз не дрочил на её порно, он даже следил за ней в инсте, лайкал некоторые фотографии, но, наверняка, теряясь среди других многочисленных поклонников её творчества. Артём знатно так охуел, наткнувшись впервые на видео с Тигрицией, смачно отсасывающей и принимающей член какого-то чела, ну, не горевала долго девочка после его пропажи, каждый зарабатывает как может, не осуждаю, как говорится.

Еж принимает его не очень радушно, но всё же впускает - с годами он как-то стремительно постарел и осунулся, как позже выяснилось, Костя подсел на тяжелые наркотики в погоне за раскрытием потенциала разума, гонимый мечтой дотянуться до других миров, в его голове поселился какой-то хаос, который Крошину пока ещё был неподвластен. Артём даже начинает думать, а не отбили ли ему голову ненароком пять лет назад, когда искали самого Артёма, Ежов рассказывает ему об этом, но зла не держит - он вообще всегда отличался своей добротой и какой-то непосредственной наивностью. Крош подселяется к нему в комнату на потёртой раскладушке, залегает на дно на дни и недели, пытаясь выцепить в долгих полуночных разговорах с Ежовым, в моментах, когда тот чистый, что-то внятное и разумное. Через него же он снова выходит на бывших "работодателей", зарекаясь, что второй раз друга больше не кинет, скрещивая за спиной пальцы, Крош может кинуть ни раз и не два любого, пока его крышку не заколотят гвоздями. Он обтирает порог дорогого по меркам Твери особняка, пряча за смехом и ироничными шутками страх, но очевидного наказания не следует, оказывается, что его долг давно уже погашен, да даже с процентами сверху, инвестиции, вложенные в проёб Артёма оказались настолько окупаемы, что теперь приносят неплохие деньги.

- Твоя маленькая миленькая девочка оказалась очень уж хороша, видишь, как устроилась, ты, можно сказать, своим позорным поступком проложил ей путь в большой бизнес и к большим деньгам. - Ахмед усмехается желтыми зубами, в нескольких местах золотыми, сметая со стола со шмыгающим звуком белоснежную дорожку кокса. Тая, долг, порно: пазл складывается. - А теперь ты тут перед нами пресмыкаешься, просишь защиты, просишь работу, почему я должен поверить тебе второй раз? Если я внесу за тебя залог московским рома, тоже задницей будешь отрабатывать? - мужчина смеется заливисто, подбадривая и остальных смеяться вместе с ним, Артём тоже усмехается, поддерживая шутку, ну или в его случае не шутку, боясь сказать что-то лишнее, выдать свой страх и отвращение выражением лица. Работу он получает, испытательный срок, ставка почти в ноль, но сохраняет себе жизнь, получает "крышу" и кидает якорь себе под ноги, привязывая себя снова к этому городу, из которого так хотел бежать. Его душит это место, эти люди, прошлое, которое ложится на хребет. Ебаный бег по кругу, получается, из точки "а" в точку "б" и обратно, всё просрано.

В день похорон директора детского дома Зинаиды Петровны (они с Костей облачаются в чёрное, предварительно закидываются коксом - белое на чёрном, какая ирония) Артём понимает, что ему придётся столкнуться с прошлым, которое он иссякал из себя последние года, лицом к лицу, тут точно не избежать косых взглядом и переговоров, заёбывающих одних и тех же вопросов и одних и тех же ответов, пьяных поминок, где все будут вспоминать "лучшие" года в детском доме, рыдать, драться, может даже трахаться и снова рыдать. Он сначала даже хочет слиться с данного мероприятия, но Ежов слишком настойчиво уговаривает, дань памяти, все дела, плюс такая возможность увидеть всех старых друзей, которых, к слову, Крошин, видеть совсем не хочет. Они подъезжают к Волынскому кладбищу одними из последних, не желая мерзнуть в ожидании, почему-то на кладбищах земля всегда особенно промозглая.

- Оп, Крошин, какие люди, ты чё, на показ мод приехал или чё, хлеб столичный ты наш? - его уже издалека замечает кто-то из "своих", не упустив момента обсудить его внешний вид.
- Или чё. Приехал тут перед вами покрасоваться, выбрав самый подходящий момент, ведь, где, если не на похоронах, я увижу все ваши морды, собранные воедино и в одном месте. Идеальная аудитория. Здарова, Жгут. - Крошин усмехается, вальяжно шуя жвачку и поднимая тёмные очки с глаз на белобрысую челку, приобнимая сокурсника, довольно заматеревшего за несколько лет, в дружеском жесте. - А где остальные наши? Бараш, Нюша, Стеша? - Крош выискивает глазами знакомых ребят в толпе, пытаясь выловить рыжую макушку или копну кудрявых волос.
- Анька словила истерику, рыдала по Зинке, чуть ли не задыхаясь, её ребята увели вон-туда, валерьянкой откачивать. - Жгут машет рукой куда-то в сторону забора. - Сейчас начнётся церемония погребения, подскачут.

Артём кутается в пиджак, надетый на бадлон, не по погоде, подгоняя время до начала, но, кажется, будто в такие события стрелка часов если не останавливается, то течёт очень медленно, время тут, на кладбище, будто замирает, ведь мёртвым время уже совсем ни к чему. Он пропускает мимо ушей болтовню Кости, который не замолкает ни на минуту трескучим низким голосом, рассматривая всех пришедших, пытаясь уловить изменения, произошедшие с ними и их внешностью за пару лет. Кто-то вышел из детского дома и стал успешным - это было видно по их внешнему виду и по тем тачкам, на которых они приезжали, кто-то пошёл на дно, так и не смог преодолеть груз наследственности или тяжелой судьбы, по их лицам было заметно пристрастие к алкоголю или веществам, ну а кто-то просто погряз в бедности, не потеряв при этом себя и простоты характера.

- Sorry, ребят, задержалась, не началось ещё? - голос за спиной звучит звонко, эта частота, кажется, выжжена в подкорке головного мозга Крошина, ему даже не нужно поворачиваться, чтобы понять, кто пришёл.
- Ооо, звезда большого кино, автограф, пожалуйста, можно расписаться прямо здесь. - Кто-то из толпы, кого Артём не узнает, указывает жестом на свою ширинку, думая, что его шутки весьма забавны, но выглядит это по-детски и глупо.
- Ну, во-первых, твои влажные фантазии тебе слишком дорого обойдутся, Кир, ну и давай в таком месте сохранять субординацию, окей? - она не лезет за словом в карман, собственно, как и обычно, всё та же Тая, готовая перейти в нападение, стоит кому-то посягнуть на её личные границы, все это знают, все это помнят. Точно такая же, как и на видео - выкрашенные короткие волосы в белый, в их последнюю встречу она была брюнеткой, пирсинг, яркие стрелки, где-то там под курткой пара набитых татуировок, только теперь она стоит в паре метров от него. Он кидает тихое "привет", но выглядит это максимально странно, не так он представлял их встречу, да он вообще её никак не представлял, а теперь даже не знает куда деть себя. Она же здоровается со всеми, кроме него, она даже не смотрит на него, словно он призрак, фантом, да и просто пустое место, справедливо - да, задевает? Тоже да. Они всей толпой идут до места на кладбище, говорят по очереди, пьют, снова говорят, водка обжигает горло, расслабляет связки, согревает запоздало прозябшие ноги, все пришедшие кидают по цепочке землю на крышку гроба. Вот и Артём, кинув влажную горсть, встаёт рядом с Таей, оказавшись где-то в последних рядах прощавшихся, позади всех спин. Где-то там, затерявшись, всё так же всхлипывала Аня, прижавшись к Барашу, тот же приобнимает её за плечо, так крепко, что его костяшки побелели, боясь, что та вот-вот рухнет. Нюша всегда была ранимая девочка с тонкой душевной организацией.
- Так и будешь делать вид, что меня тут нет? - его шепот пробивается среди всхлипов, чьих-то монотонных причитаний и последних слов, еле слышно, напряжение между ними натягивается в считанные секунды, но Тая его вопрос, определенно, услышала.

Станция Тверь. Артём ступает на платформу осторожно, стараясь не озираться по сторонам открыто, не привлечь внимание, не зацепить чей-либо взгляд. Ему бы сейчас стать невидимым, залечь на дно, слиться, сровняться с этим городом. Он не знает наверняка, бросил ли Харман "клич" своим людям, но цыганская братия раскидана по всему миру и Крошина уже ищут. Самое глупое - ехать в город меньше пятисот тысяч человек населения, где тебя, если не знают, то слухи разносятся со скоростью света, а одно из первых мест, куда нагрянут - адрес прописки, которая значится в их, в прошлом, маленькой комнатушке с Таей. Но Артём и есть самый яркий представитель "еблан прямоходящий", который смог попасть на огромные деньги уже во второй раз и надеяться, что и в этот раз ему всё сойдёт с рук - удача два раза лицом не поворачивается. И он это понимает, знает, что просто оттягивает момент, усугубив саму ситуацию своим побегом, теперь уже ему не отделаться огромным долгом, откупиться получится, скорее всего, собственной жизнью, по голове уж точно не погладят.

Он добирается до знакомой улицы, телефон уже давно не хранит номера бывших друзей из той прошлой жизни, да он даже ничего не знает про них, не застал выпуск Ани с Севой, не знает чем сейчас живет и занимается Стеша, поэтому он просто идёт по памяти и удаче к Косте Ежову, даже не надеясь, что тот всё ещё живёт по адресу, что он вообще пустит его на порог. Сердце пропускает первый удар, когда он проходит мимо их дома с Таей, тут всё рядом, всё близко, одними дворами повязано, Артём ловит себя на том, что заглядывает в окна, в которых не горит свет, ему то за эти пять лет должно было уже стать похуй, но память - тактильную, физическую не обмануть, где-то изнутри прогрызается наружу надежда и чувство вины. Тая скорее плюнет ему в рожу, расцарапает, чем кинется в его объятия при встрече, а может ей также  н а с р а т ь. Он знал, что она осела в Питере, видел её творчество, да было бы глупо врать и отрицать, что ни раз, да даже ни десяток раз не дрочил на её порно, он даже следил за ней в инсте, лайкал некоторые фотографии, но, наверняка, теряясь среди других многочисленных поклонников её творчества. Артём знатно так охуел, наткнувшись впервые на видео с Тигрицией, смачно отсасывающей и принимающей член какого-то чела, ну, не горевала долго девочка после его пропажи, каждый зарабатывает как может, не осуждаю, как говорится.

Еж принимает его не очень радушно, но всё же впускает - с годами он как-то стремительно постарел и осунулся, как позже выяснилось, Костя подсел на тяжелые наркотики в погоне за раскрытием потенциала разума, гонимый мечтой дотянуться до других миров, в его голове поселился какой-то хаос, который Крошину пока ещё был неподвластен. Артём даже начинает думать, а не отбили ли ему голову ненароком пять лет назад, когда искали самого Артёма, Ежов рассказывает ему об этом, но зла не держит - он вообще всегда отличался своей добротой и какой-то непосредственной наивностью. Крош подселяется к нему в комнату на потёртой раскладушке, залегает на дно на дни и недели, пытаясь выцепить в долгих полуночных разговорах с Ежовым, в моментах, когда тот чистый, что-то внятное и разумное. Через него же он снова выходит на бывших "работодателей", зарекаясь, что второй раз друга больше не кинет, скрещивая за спиной пальцы, Крош может кинуть ни раз и не два любого, пока его крышку не заколотят гвоздями. Он обтирает порог дорогого по меркам Твери особняка, пряча за смехом и ироничными шутками страх, но очевидного наказания не следует, оказывается, что его долг давно уже погашен, да даже с процентами сверху, инвестиции, вложенные в проёб Артёма оказались настолько окупаемы, что теперь приносят неплохие деньги.

- Твоя маленькая миленькая девочка оказалась очень уж хороша, видишь, как устроилась, ты, можно сказать, своим позорным поступком проложил ей путь в большой бизнес и к большим деньгам. - Ахмед усмехается желтыми зубами, в нескольких местах золотыми, сметая со стола со шмыгающим звуком белоснежную дорожку кокса. Тая, долг, порно: пазл складывается. - А теперь ты тут перед нами пресмыкаешься, просишь защиты, просишь работу, почему я должен поверить тебе второй раз? Если я внесу за тебя залог московским рома, тоже задницей будешь отрабатывать? - мужчина смеется заливисто, подбадривая и остальных смеяться вместе с ним, Артём тоже усмехается, поддерживая шутку, ну или в его случае не шутку, боясь сказать что-то лишнее, выдать свой страх и отвращение выражением лица. Работу он получает, испытательный срок, ставка почти в ноль, но сохраняет себе жизнь, получает "крышу" и кидает якорь себе под ноги, привязывая себя снова к этому городу, из которого так хотел бежать. Его душит это место, эти люди, прошлое, которое ложится на хребет. Ебаный бег по кругу, получается, из точки "а" в точку "б" и обратно, всё просрано.

В день похорон директора детского дома Зинаиды Петровны (они с Костей облачаются в чёрное, предварительно закидываются коксом - белое на чёрном, какая ирония) Артём понимает, что ему придётся столкнуться с прошлым, которое он иссякал из себя последние года, лицом к лицу, тут точно не избежать косых взглядом и переговоров, заёбывающих одних и тех же вопросов и одних и тех же ответов, пьяных поминок, где все будут вспоминать "лучшие" года в детском доме, рыдать, драться, может даже трахаться и снова рыдать. Он сначала даже хочет слиться с данного мероприятия, но Ежов слишком настойчиво уговаривает, дань памяти, все дела, плюс такая возможность увидеть всех старых друзей, которых, к слову, Крошин, видеть совсем не хочет. Они подъезжают к Волынскому кладбищу одними из последних, не желая мерзнуть в ожидании, почему-то на кладбищах земля всегда особенно промозглая.

- Оп, Крошин, какие люди, ты чё, на показ мод приехал или чё, хлеб столичный ты наш? - его уже издалека замечает кто-то из "своих", не упустив момента обсудить его внешний вид.
- Или чё. Приехал тут перед вами покрасоваться, выбрав самый подходящий момент, ведь, где, если не на похоронах, я увижу все ваши морды, собранные воедино и в одном месте. Идеальная аудитория. Здарова, Жгут. - Крошин усмехается, вальяжно шуя жвачку и поднимая тёмные очки с глаз на белобрысую челку, приобнимая сокурсника, довольно заматеревшего за несколько лет, в дружеском жесте. - А где остальные наши? Бараш, Нюша, Стеша? - Крош выискивает глазами знакомых ребят в толпе, пытаясь выловить рыжую макушку или копну кудрявых волос.
- Анька словила истерику, рыдала по Зинке, чуть ли не задыхаясь, её ребята увели вон-туда, валерьянкой откачивать. - Жгут машет рукой куда-то в сторону забора. - Сейчас начнётся церемония погребения, подскачут.

Артём кутается в пиджак, надетый на бадлон, не по погоде, подгоняя время до начала, но, кажется, будто в такие события стрелка часов если не останавливается, то течёт очень медленно, время тут, на кладбище, будто замирает, ведь мёртвым время уже совсем ни к чему. Он пропускает мимо ушей болтовню Кости, который не замолкает ни на минуту трескучим низким голосом, рассматривая всех пришедших, пытаясь уловить изменения, произошедшие с ними и их внешностью за пару лет. Кто-то вышел из детского дома и стал успешным - это было видно по их внешнему виду и по тем тачкам, на которых они приезжали, кто-то пошёл на дно, так и не смог преодолеть груз наследственности или тяжелой судьбы, по их лицам было заметно пристрастие к алкоголю или веществам, ну а кто-то просто погряз в бедности, не потеряв при этом себя и простоты характера.

- Sorry, ребят, задержалась, не началось ещё? - голос за спиной звучит звонко, эта частота, кажется, выжжена в подкорке головного мозга Крошина, ему даже не нужно поворачиваться, чтобы понять, кто пришёл.
- Ооо, звезда большого кино, автограф, пожалуйста, можно расписаться прямо здесь. - Кто-то из толпы, кого Артём не узнает, указывает жестом на свою ширинку, думая, что его шутки весьма забавны, но выглядит это по-детски и глупо.
- Ну, во-первых, твои влажные фантазии тебе слишком дорого обойдутся, Кир, ну и давай в таком месте сохранять субординацию, окей? - она не лезет за словом в карман, собственно, как и обычно, всё та же Тая, готовая перейти в нападение, стоит кому-то посягнуть на её личные границы, все это знают, все это помнят. Точно такая же, как и на видео - выкрашенные короткие волосы в белый, в их последнюю встречу она была брюнеткой, пирсинг, яркие стрелки, где-то там под курткой пара набитых татуировок, только теперь она стоит в паре метров от него. Он кидает тихое "привет", но выглядит это максимально странно, не так он представлял их встречу, да он вообще её никак не представлял, а теперь даже не знает куда деть себя. Она же здоровается со всеми, кроме него, она даже не смотрит на него, словно он призрак, фантом, да и просто пустое место, справедливо - да, задевает? Тоже да. Они всей толпой идут до места на кладбище, говорят по очереди, пьют, снова говорят, водка обжигает горло, расслабляет связки, согревает запоздало прозябшие ноги, все пришедшие кидают по цепочке землю на крышку гроба. Вот и Артём, кинув влажную горсть, встаёт рядом с Таей, оказавшись где-то в последних рядах прощавшихся, позади всех спин. Где-то там, затерявшись, всё так же всхлипывала Аня, прижавшись к Барашу, тот же приобнимает её за плечо, так крепко, что его костяшки побелели, боясь, что та вот-вот рухнет. Нюша всегда была ранимая девочка с тонкой душевной организацией.
- Так и будешь делать вид, что меня тут нет? - его шепот пробивается среди всхлипов, чьих-то монотонных причитаний и последних слов, еле слышно, напряжение между ними натягивается в считанные секунды, но Тая его вопрос, определенно, услышала.