Это уже не оппозиция, а самая натуральная война. Сколько она ещё будет длиться? Месяцы? Годы? Сколько ещё людей должно умереть, чтобы удовлетворить интересы обеих сторон?

   Я знал, что один ничего не смогу сделать, даже если мне этого очень захочется, а теперь вынужден вести подпольную деятельность, чтобы положить конец этой бессмысленной битве, где каждый борется за свою правду. Но её можно закончить только в том случае, если все будут выведены на чистую воду. На любом корабле есть крысы, в любой войне есть предатели. Я больше не могу верить Совету, который ничего не делает для того, чтобы защитить мирное население. Ощущение, как будто это кому-то нужно. Начинаю даже думать о том, что кто-то из них может продавать оружие враждующей стороне. Кто знает, как оно на самом деле.
   
    - Ты уверен, что это хороший план? - спрашивает Нолан, глядя в карту входов и выходов мэрии.

    - Не сказал бы, что мой план надёжен, как швейцарские часы, - усмехаюсь, сворачивая карту и протягивая её соратнику. - Но сегодня Mr. N не будет у себя, это мой шанс проверить его документы. К тому же я работаю там и смогу проникнуть в кабинет незаметно.

    У нас и правда нет другого выхода. Хакер подключается к камерам, чтобы ориентировать меня, если кто-то придёт. Начинаю свой обычный рабочий день со входа в мэрию. Нужно только свистнуть ключ-карту от нужного кабинета, у меня нет того доступа, который нужен. Следом за мной заходит доставщик пиццы. Его, конечно же, сразу останавливает охрана, потому что никто не заказывал пиццу.

    - Простите, но у меня тут указан адрес мэрии - возмущается он. - Держите пиццу, - вручает охраннику, - а теперь расплатитесь со мной.
   
    На шум сбегается несколько человек, один из которых - мистер Эндрюс с нужной мне ключ-картой. Он один из немногих, кто до сих пор не прицепил её на бейдж и носит в кармане. Нолан ставит ему подножку, и он, естественно, падает. В это время парень шарит по его карманам, делая вид, что помогает встать. Ключ-карта у него.

    - Извините, я такой неловкий! Только схожу в уборную, а вы пока найдите мне денежки, хорошо? - отряхивая костюм мистера Эндрюса, предлагает Нолан, направляясь прямо в мою сторону. Я преграждаю ему путь, пока он передаёт мне карту, и за ним уже бежит охранник с криками, что сюда не пускают посторонних. Нолана выставляют за двери, а я спокойно поднимаюсь на 16-й этаж. Пока что всё идёт по плану, вряд ли работник мэрии привлечёт много внимания, если будет бродить по коридорам. Этаж пуст, потому что я пришёл раньше положенного. Камера дала сбой как раз в тот момент, когда двери лифта открылись на нужном мне этаже. Совпадение?

    Тихий сигнал двери кабинета, и вот я уже внутри. Закрыть жалюзи, обойти стол, открыть ящик - делов на 5 минут. Если бы этот болван не закрывал свой ящик на ключ.

    - Чёрт возьми, - выругиваюсь, дёргая тот за ручку, но безрезультатно. Осматриваюсь в поисках чего-то вроде скрепки. Почему я не подготовился к этому? Пока ищу скрепку, перебираю бумаги, что лежат на столе. Только скучные отчёты.

    - Томас, на 16-й этаж едет рыжеволосая сотрудница, - раздаётся по рации, - хорошенькая, кстати. Но будь осторожен.

   - Понял, - отвечаю, продолжая изучать документы. Вряд ли она идёт сюда, но на всякий случай снова провожу ключ-картой, чтобы заблокировать дверь. У обычных сотрудников точно нет доступа к кабинету, а остальным здесь делать нечего. На столе нахожу маленькую записку с номером телефона. Интересно, чей это? На всякий случай сую в карман, как раз в тот момент, когда на двери снова звучит сигнал, и огонёк загорается зелёным.

=11&forums[]=12&forums[]=13&forums[]=14&forums[]=22]душные посты читать здесь

Если бы он сейчас попался копам, это было бы что-то. Здоровенный пак явно не с мукой на заднем сидении, небрежно прикрытый курткой, сулил водителю много всего интересного, начиная от путешествия в ближайшее отделение в приятной компании, заканчивая головомойкой от отца, которую Диего, несомненно устроит сыну, потерявшему всякое подобие осторожности. Он отправил Тьяго в Калифорнию не чтобы тот подставлялся, тем более так тупо, но... Сложно не поддаться соблазну и не воспользоваться преимуществом своего положения. За кило кокаина, чистейшего и абсолютно бесплатного, многие бы удавились, а Тьяго предоставилась возможность урвать в личное пользование такой вот подарочек из новой партии ещё совсем без примесей. По сути, такого количества кокса ему бы и не надо, но идея родилась в голове сама собой, как только Бето заикнулся, что может подогнать из новой партии. Отец Тьяго убил бы. Хано, впрочем, тоже. За то, что учит Джину плохому, но ни того, ни другого здесь нет, а Джина в последнее время держит себя, словно монашка из монастыря, пресекая со стороны Тьяго всё, что хоть немного кажется ей слишком.
Любой другой на месте Сантьяго бы затормозил, одумался и перестал предпринимать попытки пробиться сквозь глухую оборону. Нельзя отрицать, что он сам какое-то время переваривал новость, прокручивал в голове всё, что было между ними, и пытался совместить это с новой правдой. И дело было даже не в этой самой правде, неправильности или раскаянии, скорее наоборот. Тьяго думал о Джине и не встречал в себе никакого сопротивления, чувства вины, желания оставить всё в прошлом. Он думал о Джине и понимал, что ничего не изменилось. Как будто их родство, которое так неожиданно подтвердил отец, совершенно ничего не значило. Впрочем, оно действительно ничего не значит. Всё осталось прежним. Его всё также тянет к ней с такой силой, что этому невозможно сопротивляться, и желания сопротивляться никакого нет, потому что он хочет её также неудержимо, её запах всё также кружит голову, а время рядом с ней будто останавливается, как останавливалось всякий раз, когда Тьяго тайком шесть лет назад ночами пробирался в её спальню.
Свернув на придомовую парковку, Алонсо останавливается на своём обычном месте, выходит из машины и окидывает взглядом здание, тут и там усеянное белёсыми пятнами освещённых в темноте окон. Вообще, у него есть свои апартаменты недалеко отсюда. Просторная квартира с панорамными окнами, откуда по утрам открывается прямо-таки киношный вид на рассвет, но куда чаще Тьяго можно поймать здесь, у Джины. Он проводит у неё свободное время, ночует почти каждую ночь, готовит завтраки им обоим и ведёт себя так, будто живёт здесь. По факту, так и есть, учитывая, что он успел половину своих вещей перетащить в пентхаус Джины. Сестра же его не выгоняет, несмотря на то, что временами он совсем наглеет - пройтись от душа до спальни без одежды и полотенца для него обычное дело, особенно если она наверняка попадётся ему на пути, равно как и не утруждать себя купальными плавками, если ему приспичит полезть в бассейн. Ухмылка сама собой появляется на губах, Тьяго почти заботливо укутывает пакет в куртку, ставит машину на сигнализацию и направляется в сторону входа.
Он знает, что Джина испытывает всё то же самое. Знает наверняка и видит это в каждом её усталом вздохе, когда Сантьяго в очередной раз беззастенчиво запускает руку ей под одежду, обнимая. Она всячески старается показать, что не даст ему зайти за определённые границы, но его не проведёшь. Их поцелуй он помнит слишком чётко, несмотря на то, что они оба были под действием марихуаны. Ощущения настолько яркие, что Тьяго буквально физически ощущает её губы на своих всякий раз, как вспоминает ту ночь, и всё было ровно таким же, каким было и шесть лет назад. Поначалу невинное прикосновение, перерастающее в жадный поцелуй, от которого всё внутри мгновенно вспыхивает, крепкие объятия, руки под одеждой, нетерпеливо скользящие по коже - если бы их не прервал отец, так не вовремя постучавший в дверь, они вряд ли бы остановились. Тьяго всегда знал, что между ними ничего не изменилось, и как бы Джина не хотела сделать всё "правильно", она не может заставить себя испытывать "правильные" чувства. Пока сестра училась в Америке, они могли разговаривать по видеосвязи часами напролёт, а стоило им увидеться в живую, они точно также, как и прежде, не отлипали друг от друга. Притяжение чувствовалось во всём, каждый раз, как они обнимались, валяли дурака, принимаясь щекотать друг друга, сидя на диване, дурачась в бассейне и проводя вместе вечера на террасе, укутавшись вместе в один плед. Она всё ещё была его девочкой и всё ещё знакомо задерживала дыхание, когда Тьяго как бы невзначай клал ладонь ей на ногу. А та ночь в день неудачного похищения... Она была просто лакмусовой бумажкой. Просто стало совсем очевидно, что они пытаются провести сами себя, оставляя друг друга на "правильном" расстоянии. Сейчас ситуация похожая, Джина прячется от него, пусть и не буквально, но не даёт себе свободу. Хорошо, что она не знает правды. Это, наверное, нечестно по отношении к ней, но понятно, что она тогда бы вовсе закрылась. Узнать, что несколько лет кряду ты спала с собственным братом, хах? Они, конечно, только единокровные, и матери у них разные, но Джина прекратила их отношения даже из-за того, что она приёмная, легко предугадать, что было бы, если бы она увидела всё, как есть.
В лифте Тьяго нажимает кнопку последнего этажа, подмигивает своему отражению в зеркале и удобнее перехватывает пакет в руках. Если подумать, он действительно вечно учит сестру плохому. Так уж повелось. Интересно, она вообще когда-нибудь пробовала кокаин? Если нет, опять Тьяго будет первым. Эта мысль заставляет его невольно усмехнуться, и отражение тут же усмехается ему в ответ. Он уже предвкушает её реакцию - заваливается брат к ней в апартаменты со здоровенным пакетом порошка и предлагает устроить пусть и не оргию, но масштабную кокаиновую вечеринку на двоих. Тьяго представляет её лицо, это почему-то его веселит, и он не сдерживает короткий смешок, шагая по просторным комнатам пентхауса, погружённого в полумрак приглушённого света. Воздух здесь свежий благодаря кондиционерам, и Тьяго вдыхает полной грудью с каким-то облегчением - несмотря на позднее время, на улице всё же душно.
Он обнаруживает сестру за ноутбуком, что-то сосредоточенно изучающую на экране, и засматривается на то, как Джина в задумчивости водит по приоткрытым губам ручкой. Вроде бы простой механический жест, но Тьяго на несколько секунд замирает до тех пор, пока девушка не обращает на него внимание и не ловит его взгляд. Слишком откровенный, конечно, но для неё это наверняка даже привычно.
- Всё продолжаешь играть в секретаршу? - ухмыльнувшись, спрашивает Тьяго, бросает укутанный в куртку пакет на диван и медленно подходит ближе. - Что на этот раз, нужно закупить партию ручек?
То, что Джина сейчас помимо основной своей деятельности занимается всякой мелкой ерундой вроде сбора статистики или организационной мелочью для лейбла, Тьяго почему-то тоже веселит. Забавно, как она всякий раз реагирует, стоит ему снова назвать её секретаршей - устало вздыхает и принимается не то оправдываться, не то терпеливо объяснять далёкому от этой части отцовского бизнеса брату, что в её обязанности не входит закуп канцелярии. Тьяго всё это, конечно, прекрасно понимает, но разве это должно ему мешать?
Подойдя к сестре со спины, Тьяго упирается рукой в спинку стула, наклоняется, заглядывая в ноутбук, даже читает пару строк и замечает чей-то открытый канал на ютубе, но мгновенно теряет к ним всякий интерес и как бы невзначай скользит кончиком носа по виску Джины. Вдыхая знакомый, до одури приятный запах, Тьяго невольно прикрывает глаза и замирает, уткнувшись девушке в волосы. Он стоит так какое-то время, наверное, как всегда, неприлично долго и не спешит отстраняться и делает это только когда Джина немного отклоняется в сторону сама. Взгляд, впрочем, сам собой тут же падает на вырез топа, не открывающего ничего чересчур личного, но показывающий достаточно, чтобы можно было зацепиться. Иногда Тьяго кажется, что Джина его подначивает. Может, неосознанно, и он просто видит то, что хочет видеть, просто ему приятно так думать.
Когда Тьяго наконец смотрит ей в глаза, то встречает привычный взгляд и ухмыляется.
- Что? - между тем, совсем невинно спрашивает он и косится на открытый ноутбук. - Сейчас я покажу тебе, как оставлять недоделанные дела на завтра.
Вслед за этим Алонсо тянет руку к компьютеру и опускает экран, отправляя его в спящий режим - нечего работе мешать планам.
- Вот, - лучезарно улыбается Тьяго, словно и вправду сделал что-то полезное и многозначительное. - Не благодари.
Прежде, чем выпрямиться, он слегка кусает Джину за ухо, отходит и довольно тянется, подняв руки над головой. Хорошо, что телохранитель сестры живёт отдельно, иначе пришлось бы придумывать, как его выпроводить, испортил бы ещё весь вечер.
- Я придумал нам занятие на вечер. - Тьяго стаскивает с себя рубашку, оставаясь в одной майке, бросает её на диван, потом поворачивается к сестре и, подмигнув ей, падает туда же, тут же сползая по спинке.
Какое-то время он держит паузу, хитро глядя на Джину, кладёт руку на скрытый курткой пакет и принимается рассеянно хлопать по нему ладонью.
Джине нужно расслабиться. У самого Тьяго в последнее время тоже полно дел, и ему пришлось в какой-то мере побывать в отцовской шкуре, налаживая дела в Калифорнии, а сил на это уходит немало, моральных в том числе, но, что греха таить, цель у сегодняшнего мероприятия совсем не в собственном расслаблении. Ну, может, отчасти.
- Нам понадобится чайная ложка, это самое главное. - Алонсо принимается загибать пальцы по мере того, как называет пункты. - Потом то, что найдём в холодильнике и, может быть, то вино, которое купили на прошлой неделе. Как пойдёшь.
Он небрежно взмахивает рукой, кладёт её на спинку дивана и широко улыбается Джине. В каждом его движении будто чувствуется уверенность во всём, что он делает, и, в общем, так оно и есть. От предвкушения Тьяго немного ёрзает на месте, потом садится ровнее, подаётся вперёд и указывает на девушку пальцем.
- Если угадаешь, что я придумал, то...
Сантьяго морщит нос, затем вытягивает губы трубочкой в задумчивости и снова машет рукой.
- Потом придумаю, как угадаешь. - Он пожимает плечами и, щурясь, смотрит на Джину. - Ты же завтра никуда не собираешься?

Раньше он думал, что кошмары - это самое страшное, на что способно бессознательное. Они часто мучили его после смерти матери. Но оказалось, что есть вещь похуже - гипнагогия, или кошмары наяву. После того, как Стайлз, Скотт и Эллисон провели ритуал, во время которого их дыхание замедлилось настолько, что они практически были мертвы, что-то помутилось в разуме парня. Ему снились очень реалистичные сны. Порой он даже не понимал, где сон, а где - реальность, и это действительно пугало. Пугало и то, что болезнь мамы начиналась практически так же: ухудшение памяти, искажение восприятия реальности, нарушения сна. Он помнил, как она бредила наяву, он слышал, как она убеждала своего мужа, отца Стайлза, в том, что её кто-то преследовал. И младший Стилински сейчас чувствовал то же самое. Иногда всё доходило до того, что он просыпался, думая, что проснулся, но на самом деле находился в очередном сне, бродил по нему, словно в реальности, в которой происходил кошмар, снова просыпался, и снова во сне. Парень даже придумал, как ему понимать, в реальности или сне он находится: Стайлз старался посчитать количество пальцев, и если их было больше, чем должно быть, значит, он был во сне. Но это было ещё полдела, ведь он понятия не имел, как ему выбраться из кошмара.
    Сегодня Стилински лёг спать раньше обычного - его вымотала тренировка. Он вообще последнее время очень уставал и был истощён не только физически, но и морально, ведь не так просто бороться с тем, с чем ты просто не можешь бороться. Он никому не рассказывал, что с ним происходит, не хотел расстраивать отца, который и так потерял жену, а теперь мог потерять и сына, не хотел лезть со своими проблемами к Скотту, у которого и так их хватало, он просто ничего не хотел, кроме того, чтобы это всё побыстрее закончилось.
    Но было и ещё одно. Было ощущение, словно он не один у себя в голове. Как будто там есть кто-то ещё, словно какая-то тёмная сторона души пытается выбраться наружу. Может быть, в этом и были причины его потери памяти? Может, эта личность находила выход в какие-то моменты? Пока он этого не понимал, но надеялся, что когда-нибудь ему удастся с этим разобраться.
    Стайлз очень быстро уснул. Эта усталость давала о себе знать.
   Он проснулся. Открыл глаза. Вокруг была какая-то странная тишина. Когда он обвёл глазами помещение, его комнаты не было. Были только сероватые стены и такой же серый потолок.
   Я в больнице? - первая мысль. И она же правильная.
   Он в больнице. Но что он тут делает?
  Зажмуривается. Вновь открывает глаза.
  Ничего не изменилось.
  Тогда резко садиться на кровати и видит на себя больничную одежду.
  - Что за...? - успевает сказать он прежде, чем слышит из коридора какой-то голос, зовущий его по имени. Голос, очень похожий на голос матери.
  Стайлз в недоумении слезает с кровати, и его босые ноги ступают на холодный пол, но он будто не чувствует холода. Парень неуверенно подходит к двери и так же неуверенно её открывает. Выходит в коридор и оглядывается. Он видит спину женщины, которая сильно напоминает ему маму.
   - Мам? - зовёт Стилински её, но она не оборачивается и идёт дальше по коридору. Тогда парень решает идти прямо за ней.

Нью-Йорк!

Лучший из городов, обитель пороков, куда съезжаются люди со всех уголков мира. Нью-Йорк, полный достопримечательностей и открытий, отсылок на культовые фильмы, где цыпочки в барах совсем другого уровня, да и сами бары, на самом-то деле, совсем, совсем другого уровня. Жизнь на скорости и недосягаемой высоте, совершенно отличающаяся от практически всей остальной страны. Я был счастлив туда попасть.

Ладно, возможно, я слишком восторженный, но для того, кто всю жизнь мотался по маленьким городкам Америки и ночевал в мотелях, перспектива приключений большого города была настолько захватывающей, что буквально жгла горло. Я отдавал себе отчет, что и работать на таких расстояниях и высотах будет куда сложнее, чем при обычных обстоятельствах, но и сами обстоятельства нельзя было назвать стандартными: отец сказал, что на этот раз мы ищем кое-кого, и это означало сразу несколько вещей. Во-первых, это будет не обычная охота за монстром. Во-вторых, возможно отец все же решил раскрыть хотя бы какой-то из своих секретов в бесконечных поисках убийцы мамы. Он никогда ничего не рассказывал, а я, будучи хорошим сыном, не задавал вопросов, и просто ждал момента, когда он сам расскажет нам обо всем. И эти поиски кого-то по имени Джон Ди должны были здорово приблизить нас к окончательной разгадке - отец обмолвился об этом пару раз, чем заставлял меня удерживаться изо всех сил, чтобы не начать скакать как бешеная псина. Стоит ли говорить, сколько еще мыслей за собой цепляла эта единственная? Да их дохренища было.

Не то, чтобы я всерьез задумывался о том, что как только мы найдем этого чувака, вся охота разом закончится - нет, это бред полный. Он - всего лишь зацепки, никак не конечная наша цель. Да и окончание охоты, если честно, по прошествии лет стало звучит как-то бредово, как оксюморон какой-то. Охота не может кончиться. В мире столько тварей, которые убивают других людей, разве этому когда-нибудь будет конец? Да и мы, ни дня не жившие нормально, разве сможем когда-нибудь существовать в плоскости этой самой нормальности, зная, что именно обитает в тенях, готовое затаиться, чтобы схватить очередную жертву?

Неважно, каким будет ответ на этот вопрос, задаваться им нет никакого смысла. По крайней мере, прямо сейчас: мы пока только едем в Нью-Йорк, и у меня от предвкушения аж колени зудят. Сколько всего там нас ждет! Быстро разберемся - и можно будет сплавать к Статуе Свободы, потаскаться на Таймс Сквер, еще что-нибудь найти. У отца хорошее настроение, и мы обсуждаем это до посинения, пока не переходим круг на десятый и не выдыхаемся окончательно, и когда я, окончательно расслабленный, перевожу взгляд на окно, он обращается к Сэмми.

И тут, конечно, ни о каком расслаблении быть не может.

В последние годы они часто цапались - если в детстве мой младший брат был хотя бы немного вменяемым, то чем старше становился, тем сильнее слетал с катушек. Отцу это не нравилось, а я далеко не всегда мог его остановить, упрямый Сэм отказывался слушать даже меня, хотя раньше это всегда срабатывало. Сейчас все крутилось вокруг дурацкого аттестата, который, по моему скромному мнению, вообще нахрен не нужен был. Я бы и про школу сказал, но тогда отец точно расстроится и вломит. Хотя с первым пунктом Сэмми справляется довольно быстро, как будто всю дорогу только и делал что копил в себе злость, чтобы вылить сейчас на отца. Я устало потер лоб, зная, что эта перепалка закончится только когда все ее участники выдохнутся или если у Сэма опять включится эта игнор-система, к помощи которой он в последнее время прибегал все чаще.

Почему все не могло быть как раньше? Почему Сэма внезапно перестало все устраивать? Я знал о его желании поступить в гребаный колледж, и вообще не понимал, зачем ему это сдалось. Отец впрочем тоже. Когда градус их диалога стал выше, а отец заявил, что я тоже остался без выпускного, я всплеснул руками.

- Эй, я получил аттестат! - как я и сказал, совершенно бесполезная бумажка. Валялась где-то в глубине багажника или вообще потерялась кучу миль назад. Кому какое дело?

В итоге, конечно, настроение стараниями Сэма было полностью испорчено, и отец, остановившись у очередной заправки, вышел и хлопнул дверью так, что стекла задребезжали. Я мысленно пожалел бедную Детку и провел пальцами по дверце.

- Ну и начерта было все портить? - спросил я, не оборачиваясь и заранее зная, что это бессмысленно. Мой брат перестал меня слушать уже пару лет как, но я не переставал пытаться - и помирить их, и вообще. - Мы напали на важный след, Сэмми. Ты же знаешь, что нам надо было ехать.

[indent] это продолжается уже не первый день, она давно сбилась со счета, вот только за счастливыми улыбкам, что направлены на многочисленных родственников и друзей, что посещают этот двор [по факту фатош знает каждого на районе и каждый тут чей-то друг] она  м е д л е н н о   т о н е т, неосознанно. будто бы все еще захлебывается слезами на крыше дома, срывая голос и сбивая ладонь, с попытке доказать хоть кому-то - страдать будет она [сущий пустяк там, где за этим долгожданный мир в адане. несбыточная мечта, в которую когда-то поверили; потому что в их городе никогда не будет спокойно, как и в семье, особенно в семье, пока рамо не сделает шаг назад. фатош слишком хорошо знает брата - не сделает].

[indent] она принимает решение тяжелое, смотря как каменеет лицо рамазана, болью за сестру очерченное; так хочется до последнего верить, что он не допустит этого сумасшествия. вот, только, плата не так велика. всего-то одна разбитая душа, что возложена на благо. она, самостоятельно, камень к шее, тугой петлей привязывает, когда порог дома чужого, с тетушкой фидан, гордо переступает, бросает безразличное "evet" на согласие брака с господином неджати. расчет и только.

[indent] ты согласилась на этот брак, пришла в этот дом. не обольщайся, всего лишь пленница, товар разменный во благо. все ради семьи.

[indent] фатош пытается в жизнь свою старую, так долго холеную, и возведенную в предел мечтания, влезть, как в старую футболку из которой давно выросла и уже пора выбросить - не получается. словно с фамилией новой, ненавистной, в жизни меняется больше чем хочется показать/принять. что-то доселе неуловимое; где претящее ей - госпожа йылдырым, внезапно, нечто большее нежели кипа бумаг, которую пришлось сменить и дверь белая что старалась закрыть на ночь.

[indent] она чувствует себя здесь чужой, под тенью апельсинового дерева, не собой прежней, лишь блеклый отголосок некогда живущей тут девушки, да знакомые черты. фатош, снова, ищет свой остров спокойствия [себя израненную лечит как умеет. собирает по осколкам], к матери льнет, в заботе ее греется; защиту от вопросов находит, на которые не может дать нужный ответ. ты счастлива девочка, что все закончилось? разум твердит - да. с вестями о смерти господина сулеймана//где-то между разговорами о бесчестном неджо, что-то внутри натягивается и рвется, той самой хлопковой нитью, хочется сорвать голос на протяжном -  н е т.

[indent] на жену брата своего не смотрит, сибель вызывает лишь жгучую злости волну [она руки подрагивающие деть не знает куда, глаз не сводит с того, кто уложил голову ей на ноги. пожалуй впервые смутно осознает, что он поломанный. сестра его старшая совсем не горюет, с чего бы делать это ей? фатош даже представить страшно случись что с кем-то из ее братьев. сибель совсем другая, от этого больно даже ей. оттого тугой ком не дает вздохнуть. его нет. пальцы дрожа замирают над знакомым номером, что не успела стереть. его нет] злоба палит изнутри, подобно напасти в самую засушливую пору. ей не хочется объяснять рамо, почему же взгляд глаз ее зеленых оседает на коже чужой пожеланием проклятия, под цепким взглядом тетушки фидан. та словно под кожу ей пробирается, выворачивает наизнанку, будто бы знает наверняка, какие мысли в голове фатош крутятся, не дают и вдоха сделать ни во сне, ни на яву. сколько гнать от себя ни старается, стоит всего лишь зажмуриться - глаза чужие темные, колодцы бездонные, в которых утонуть проще простого. фатош собой гордится, губы кривит свои и бросается, без разбору, скалит зубы, выплыла. выгрызда свободу. выдрала. на самом деле нет - ко дну пошла. руками чужими, обманчиво заботливымм, утянутая.

[indent] и ей бы радоваться, как и всем в этом доме, греться в лучах послеполуденного солнца, есть приготовленную матушкой еду, улыбаться, да на кольцо столь долгожданное любоваться. боз глаза свои щурит, от гордости в улыбке расплывается, словно не она на своих плечах тащила их отношения, слепо веря в любовь взаимную, вдоволь наподчеванная его сладким - обязательно поговорю, розочка.

[indent] невестка смотрит слишком пристально, будто бы знает от чего она, фатош хмурится и вздрагивает, стоит их калитке хлопнуть [вдалеке услышать гул мотора, позволение рамо въехать на территорию района] она ладошки прячет в рукавах растягутых, да кольцо простенькое, когда-то столь желаемое [она спешит себя убедить, что ничего не изменилось. вранье] в тумбочке прикроватной. растирая след от тонкого обруча, что в палец врезается, словно жжет постоянно, выбросить хочется. внутри чувство прескверное поселяется, словно предела себя. и не только. девушка от мыслей подобных отмахивается, как некогда отмахнулась от слов, что не таили в себе надежду, лишь обреченность [ ладонь в защите выставленную - не говори ничего. мольба упущенная - не делай больно]

Fatoş, ben sana aşığım

[indent] она пальцами в плотную бумагу впивается, почти режет о края ровные. в слова не вчитывается, итак знает, ведь так и не смогла когда-то подписать - не было времени. сейчас - нет смысла. документы на развод, столь вожделенные, сейчас к груди прижимает, спрятать старается, ранним утром выпорхнув из дома своего, подгоняемая: куда-то собралась, девочка? голосом аффет, что конечно же знает все наперед, цепляется взглядом за бумаги, да головой качает на плеча поворот, ничего не значащее от фатош - по делам [ фатош девочка взрослая, держать ее никто не будет. вот, только, тревожно невестке от того, что одна она отправляется в дом бесчестного, коим давно окрестил его муженек хасан].

[indent] она полной грудью воздух вдыхает, до боли и онемения, словно слишком долго была под водой, сжимая ладони свои, что покоятся на коленях, пока такси увозит ее все дальше от родного района, который внезапно ей стал чуждым. вот, только, мысли подобные разъедают изнутри, оттого гнать их усиленно пытается, хмурясь своему отражению в стекле автомобильном, [и придет же тебе такая глупость в голову, девочка] смотря как меняется знакомый вид из окна, стоит им пересечь мост и свернуть в переулок.

[indent] фатош ловит на себе взгляд таксиста, что уточняет адрес который, думала никогда больше не произнесет. потому что все наконец-то закончилось - она свободна [почти] но, снова, едет туда, где, казалось, ноги ее больше не будет по собственной воле. в очередной раз ловит себя на мысли, что никогда не стоит делать поспешных выводов и принимать решения.

[indent] фатош в очередной раз взгляд бросает на свидетельство о браке, что в папке с документами оставлено - можно ли считать/чувствовать себя вдовой, если брак фиктивный? [гонимая тоска только сильнее впивается когтями, скребети выдирает куски. крошит кости, что выть хочется уже не фигурально. лишь бы эта боль прошла] можно ли требовать от госпожи неслихан свидетельство о смерти ее любимого сына, не ожидая что тебя выставят за дверь силой? в обоих случаях кая твердит себе "да" только приближающая определенность в ее жизни, к которой так стремилась, не приносит долгожданной радости.

[indent] стоит сомкнуть веки - перед внутренним взором растерянное лицо: к чему такая спешка?//я беременна. в тот момент фатош слишком остро чувствует, что жестоко выбивает почву у него из-под ног. трусливо прячется за улыбкой натянутой и взглядом пристальный, в конце концов не ее проблема, что он себе что-то там придумал. аффет цокает языком, не удивительно, что неджо на что-то надеялся, вы жили под одной крышей - фатош трусливо сбегает, за водой, по ступеням вихрем спускается, словно есть в ней силы обогнать чувство вины, забыть взгляд чужой, карий, растерянный.

[indent] - госпожа, мы прибыли, - фатош и так это знает, только с трудом находит в себе силы выйти из салона такси, роняя поспешную просьбу "подождать". все еще боится не оставить себе отхода, словно стоит ей переступить порог и кованные ворота закроются с грохотом, отрезая путь домой.

[indent] охрана напрежена, но молчаливо пропускает и ей бы задуматься, только с трудом верится своей удаче. еще пара шагов и можно забыть все это как страшный сон. [вот, только, не признается фатош никому//даже себе не получается, что сильнее любых кошмаров ее пугает растерянность на лице неджо, там в коридоре больницы, когда впервые почувствовала это желание окликнуть, остановив].

[indent] знакомый коридор встречает неестественной тишиной, будя внутри нее острое желание проскочить наверх, не привлекая внимание матери неджо, что цепкими пальцами больно впивается в предплечие, всеми силами стараясь показать, что ей здесь не рады, чтобы там не придумал ее сын. вот, только, его больше нет - эта мысль ударяет больнее, чем хочется признать. она губы свои плотно сжимает - госпожа неслихан? - взгляд халефа хмурый, словно тот пытается угадать, что еще может выкинуть заправщица, которая и так набралась наглости появиться в доме йылдырымов, кивок в сторону кухни дает понять о местоположении хозяйки, на большее фатош и не рассчитывает, слишком напряжена, поглощена мыслями о встрече с бывшей свекровью.

[indent] шаги ее уверенные сбиваются у самого входа в кухню, она буквально чувствует этот пристальный взгляд на своей спине, со свистом втягивая воздух, пытаясь найти в себе это чувство вечного сопротивления деспотии имени неслихан йылдырым. не находит. трусливо сжимает плотную бумагу пальцами, до белеющих костяшек, вот только голос не выдает, что раньше бороться было проще, потому что, неосознанно, она полагалась, знала - за плечом неджо. его здесь нет и дом, словно, дышит по другому.

[indent] - госпожа неслихан, я пришла закрыть вопрос касающийся брака с вашим сыном, - покойным ныне сыном - так и не срывается с губ, словно фатма еще не готова это принять. между ними ни слов приветствия, ни соболезнования. их боль слишком разная, чтобы они могли с уважением отнестись к друг другу. она взгляд свой зеленый поднимает на женщину, чувствуя уходящую из-под ног землю. неслихан продолжает скалиться как зверь загнаный, что готов броситься на противника [горло разодрать зубами] где-то на переферии фатош слышит как падает на пол чайная ложка, вот только ее взгляд не отрывается от черт знакомых. н е в о з м о ж н о, она с ума сходит, кажется.

[indent] - неджо? - она на имени чужом срывается, уже не пытаясь скрыть постыдную дрожь в нем, до конца не веря чье имя срывается с губ. взглядом ищет хоть что-нибудь, что оправдает ее помешательство. в реальность происходящего верится с трудом, даже когда жмурясь считает мысленно до десяти, пытаясь согнать морок.

[indent] вот, только, неджати йылдырым не плод воспаленного воображения - ускользать совершенно не хочет, в отличии от ее сознания.